Кэллам посмотрел на огонь, хмурясь. Он словно пытался что–то прочесть, но не мог разобрать.
– Я в ответе за безопасность отдыхающих. Да. Но я и в ответе за безопасность вожатых. Я соврал бы, если бы не сказал, что особенно переживал за тебя. Я сделал так, потому что тебе нужно было заслужить доверие, – он выдохнул, словно признавался в преступлении, – а еще помешало сильное желание защитить.
Он многое объяснил, но я уцепилась за последнее.
– Ты так сделал, потому что заботился обо мне, – сказала я.
Это был не вопрос, но он все равно ответил:
– Да.
– Ты бы сделал так снова?
Он покачал головой.
– Нет.
Я подошла ближе к огню, но потому что хотела быть ближе к нему. Мы могли дотянуться друг до друга, если бы не костер между нами.
– Это важно.
– Да?
– Это важно для меня, – уголки моих губ дрогнули в улыбке.
– Это говорит девушка, которая не верила во вторые шансы в доверии? – он сунул руки в карманы джинсов.
– Та самая.
– Ты изменилась.
Я посмотрела на его рюкзак.
– Как и ты.
Мы молчали минуту. Еще много нужно было сказать, но пока нам хватало.
– Прости, Финикс, – он переминался с ноги на ногу, глядя на огонь. – Прости, что ушел в тот день и избегал тебя две недели, а потом уехал, не попрощавшись. Прости, что аж в Калифорнии все понял, – он пошел вокруг костра, приближаясь ко мне. Улыбка пыталась пробиться на его губах. – Если ты не заметила, я медленно учусь. Прости, что обвинил во лжи, не разобравшись.
Он не переставал двигаться, оказался передо мной. Он не остановился. Взял меня за руку. Жар охватил мою руку, охватив пальцы. Его большой палец погладил мои костяшки.
– А мне не стоило ругать тебя из–за проблем с доверием.
Я все еще пыталась проглотить сердце в горле, но теперь и другие органы не слушались. Как легкие. И мозг.
Наши пальцы переплелись сильнее. Я скучала по шершавости его ладоней, нежности между пальцев, силе, которую я ощущала от него каждый раз, когда он держал меня за руку.
– Знаешь, что? – начала я. – Может, это делает нас лучше – раз мы не боимся разбираться со своими проблемами.
Он задумался.
– Ты точно не боишься разбираться с моими проблемами.
– Да и ты с моими, – он рассмеялся, звук разнесся над озером.
Его лицо изменилось. Он притянул меня ближе.
– Мы во многом хороши, знаешь?
– Например? – я так быстро дышала, что грудь билась о его грудь на каждом вдохе.
Он посмотрел на мои губы.
– Я бы сказал, но лучше показать, – он сунул руку в рубашку, обвил мою талию, прижал ладонь к моей пояснице. Он подвинулся ближе, наши тела соприкасались от груди до ног, и мой рот приоткрылся.
Я не знала, я поцеловала его или он меня, но мы добрались до этого, и это было важно.
Мы целовались как за две недели. Будто за всю жизнь. Он сжимал мою руку, а другая моя ладонь скользнула по его груди, добралась до плеча. Такие поцелуи требовали крепкой хватки, потому что колени не выдерживали.
Он отодвинулся, тяжело дышал. Тяжелее меня. Я пыталась притянуть его к себе, но он замер и поднял ладонь. Он не убирал ее, пока обходил костер. Я следовала за ним. Он остановился и взял ветку. Он поднял ее и кашлянул.
Он смотрел на меня, бросил ветку в огонь. Она тут же загорелась.
– Я тоже тебе доверяю.
Я смотрела, как вся ветка загорается. Как моя.
– Ты был там.
– Увидеть, как ты признаешься в доверии ко мне всем? – он посмотрел на меня и улыбнулся. – Я бы такое не пропустил.
Он был там. Стоило понять. Стоило ощутить. Может, я отвлеклась из–за взглядов на мне.
– Я говорила о любви.
Кэллам сел на пляже и похлопал по месту перед собой. Я не ждала повторения.
– Да, но это одно и то же, да? – он согнул колени, устроил меня между своих ног и обвил руками. Он прижался подбородком к моему плечу. Мы смотрели на озеро.
– Где ты это услышал? – я не пыталась скрывать улыбку. Это было бесполезно.
Я ощутила, как он пожал плечами.
– От безумной девушки, которую полюбил.
Мое сердце замерло. Он прижался губами к моему виску и замер так, я закрыла глаза. Все было так правильно. Все в нас было правильным. Почему мы не поняли раньше?
– Ты завтра уедешь домой, Кэллам. А я… – я не была готова звать то место домом, – тоже уеду. Что будет?
Он не ответил сразу, обнимал меня, и мы дышали вместе. Я начала лето, думая, что хотела мир. Но я хотела теперь его. И вряд ли могла получить хоть что–то из этого.
– Не знаю, – его голос был тихим. – Но я знаю, что люблю тебя, и что у нас есть эта ночь. А про завтра будем переживать завтра.
Я развернулась лицом к нему. Я обвила его пояс ногами.
– А о ночи переживать ночью?
Он прижал меня ближе.
– Я выгляжу, как переживающий?
ТРИДЦАТЬ
Лето, что я считала худшим, оказалось самым лучшим. Мы покинули лагерь недели назад, но я знала, что не забуду это место. Оно останется со мной.
Сегодня был другой день – на крыльце, где я топала ногой, ожидая того, кто опоздает, если не появится в ближайшую минуту.
Я улыбнулась, услышав знакомое кряхтение его мотоцикла из–за угла. Кэллам никогда не опаздывал. Каким бы ни было движение на дорогах, он всегда прибывал вовремя.
Я не успела встать, заметила рисунок на носке моей кроссовки. Кэллам нарисовал его черным фломастером на нашем последнем свидании две недели назад.
Он написал наши имена и нарисовал птиц. Моей был феникс, а его – голубь, но они выглядели одинаково. Я не могла их различить.
Он был птицей. Я была птицей. Не важно, какой. Важно, что мы оба могли летать. И уже летали.
Он едва остановился, а я поспешила к нему. Мы виделись раз в две недели, каждая секунда была на счету.
– Ты, – он обвил рукой мою талию.
– Ты, – отозвалась я, придвигаясь ближе.
– Что хочешь сделать? – Кэллам притянул меня так, кто мои ноги прижались к
