– Не единственная…
Но довозразить я не успел, Дюшка подскочил ко мне, сунул руку в сумку и нагло достал сине-белую банку.
– Вот! – воскликнул он. – Вот она!
Дюшка рванул к Анне и вручил ей сгущенку с такой торжественностью, с какой вручают выигрыш в лотерею.
Анна приняла сгущенку торжественно и аккуратно, точно она опасалась, что жестянка разобьется.
– Ее можно так есть, но вкуснее сварить, – посоветовал Дюшка. – На медленном огне.
– Варить? – немного удивилась Анна.
– Да, варить. Это очень вкусно. Она, как карамель, получается, если на хлеб намазать, особенно хорошо. Только надо очень осторожно, мы как-то на октябрьские варили, так у нас она взорвалась и весь потолок загваздала! Потом ложками соскребали!
Он стал рассказывать Анне об особенностях варки сгущенки, а я направился к Марку, занимавшемуся приготовлением супа.
Суп странный у него варился, из томатного сока, кажется, и с рыбой. Рядом с ним стояло ведро с наловленной и уже почищенной мелочовкой: ельцы, окуни, ерши и сорожка, не зря я ему удочку наладил. Толковый тип, стоило подсказать про удочку, а сам дальше справился, еще как справился, полведра натаскал. Марк доставал рыбешек из ведра, внимательно оглядывал каждую, после чего опускал в кипящий томат.
– Что за суп? – поинтересовался я. – Харчо? Почему тогда рыба?
– Не знаю, – пожал плечами Марк. – Я так варю, по себе. Рыбы наловил – и варю, хорошо же.
– Из томатного сока?
– Ага. – Марк примерил к ладони окуня, улыбнулся, запустил в котелок. – С томаткой суп будет. Будет ведь?
Марк посмотрел на меня.
– Наверное. Хотя я не знаю…
– Я знаю. – Марк продолжил сгружать рыбу в варево. – Я все про это знаю. Надо эти еще запустить, длинные…
Марк запустил в котелок еще рыбешку, я заметил, что места там мало осталось, рыбины друг на друге сидели, не суп получится, а каша. Рыбная. А Марк взялся за морковь. Она у него уже почищена оказалась, две штуки. Одну мелко нарубил своим ножом, вторую, чуть подумав, кинул целиком.
– Теперь лук…
Лук Марк порезал на чурбаке, то есть не порезал, а как-то посек. Он ставил луковицу на дерево, прицеливался лезвием и шинковал быстрыми движениями, так что через минуту оставались лишь мелкие кубики. Измельчил три штуки, а когда получилась изрядная горка, Марк ссыпал ее в варево и сходил за еще одной банкой сока.
– Гущеварно получилось, – порадовался он. – Смотрите-ка!
Марк воткнул в котелок деревянную черпалку, она чуть наклонилась, но не упала.
– Суп как надо, – сказал Марк.
После этого он добавил в котел еще томатного сока.
Я сильно сомневался, что такой суп получится съедобным. Но Марк был человеком в себе уверенным. Он добавил в суп черного молотого перца, потом подсолил, потом помешал, потом стрельнул угольком.
Дюшка продолжал приставать к Анне со сгущенкой, рассказывал, как из нее можно сделать много разных вкусностей, не только торт «Муравейник». Если еще купить арахисовых орехов, почистить их, пожарить и смешать со сгущенкой, получится просто очень вкусно, вкусней, чем настоящие конфеты. А можно и по-простому, с черным хлебом и молоком…
Анна терпеливо его слушала и смотрела на реку. И я стал смотреть на реку, течение потянуло и закружило, и я послушно потянулся за ним, ближе к противоположному берегу в воде лежал камень, его верхушка выступала над поверхностью, мне в голову какие-то странные мысли приходили, раньше я о таком никогда не думал: огненные искры в глубине золотого океана. Янтарь.
Кажется, я уснул, разбудил меня Дюшка, толкнул в плечо, я открыл глаза.
– Ну, ты даешь, – усмехнулся он. – Задрых посреди дня.
– Устал чего-то, – ответил я. – Глаза заболели.
Я огляделся. Марк пробовал томатный суп, Анна рвала смородиновые листья в чайник, солнце сильно опустилось и висело над деревьями на другом берегу.
– А вы что делали? – спросил я.
– Марк готовил, а мы с Анной говорили.
– Про чего?
– Про китов.
Проснулся окончательно.
– При чем здесь киты?
– Анна спрашивала, видел ли я китов.
– А ты видел, что ли?
– Да, – ответил Дюшка. – Я же видел китов, когда мы во Владивосток ездили. Издалека, правда. Целое стадо косаток на север шло.
– Зачем Анне киты?
– Не знаю, – печально ответил Дюшка. – Сказала, что хотела бы увидеть китов. Не знаю…
– Скоро готово, – сказал Марк.
Он притащил из палатки батон, стал крошить его в котел. Отламывал куски и кидал, отламывал и кидал, не забывая откусывать от горбушки, никогда не знал, что так можно еду готовить. Какая-то тюря получалась. Но пахло вкусно. Так весь батон и скрошил.
– Готово. Можно есть.
Марк снял котел с огня и поставил его на траву, Анна посадила на угли с краю чайный котелок и подложила пару веток. Мы все собрались вокруг котла, уселись на наломанные еловые лапы. Марк раздал всем по алюминиевой миске и по алюминиевой же ложке и стал разливать суп. Я сразу понял, что сильно хочу есть и съем все, что предложат, даже этот странный суп Марка.
Но суп оказался здоровским! То есть очень вкусным, очень, наверное, это было самое вкусное из несладкого, что я когда-либо ел. Даже моя бабушка никогда так вкусно не готовила, даже картофельные шаньги, даже новогоднее мясо под шубой. Вся эта рыбья мелочь растворилась в томатном соке, и хлеб растворился, получилось что-то вроде томатного пюре, только… Только этого пюре я слопал бы, наверное, ведро. Полведра точно. Три миски я же слопал?
Дюшка меня перегнал, умял четыре. Марк оказался едоком плоховатым
Анна ела почему-то мало. И по-другому. Медленно, чтобы почувствовать каждую ложку.
После супа была сгущенка. Мы с Дюшкой не стали в банку вмешиваться, да и Анна – съела всего одну ложку, а дальше со сгущенкой разбирался Марк. Он схватил банку и ушел дальше на высокий берег, чтобы съесть сгущенку в одиночку. А мы чай пили. Смородиновый чай с лепестками шиповника. И сушки тут очень кстати оказались, хоть и деревянные.
А после чая Анна принесла из палатки гитару.
Дюшка как раз рассказывал про сушки и про печенье, как его правильно печь, обязательно пересушивать до коричневого цвета. Но появилась Анна с гитарой, и Дюшка замолчал. Анна отодвинулась дальше от костра, и мы тоже отодвинулись. Я почему-то волновался. При мне еще никто на гитаре не играл и не пел. По телику я, само собой, видел, и на концерте самодеятельности, но вот так нет. В жизни оказалось, что все совсем по-другому. Сам звук другой. И голос. И когда поют лишь для тебя.
Анна заиграла, а потом и запела.
Анна запела какую-то странную песню. Музыки в ней не было, трынь-брынь – вот и вся музыка, и пела Анна не так, как поют. То есть совсем не пела, а рассказывала точно, пустым, безнадежно поломанным голосом.
А мы слушали. Слова в песне тоже какие-то… Простые, но при этом…
Это была фантастическая песня. Про космонавта, плотно застрявшего на чужой планете. Он исходил всю Галактику вдоль и
