Припав к глазку, как снайпер к прицелу, я внимательно рассматривала лестничную площадку, на которой стояла моя мама.
— Светочка, — послышался мамин голос. — Открой.
Я открыла дверь, впуская маму с сумкой.
— Ох, Светочка. Беспокойно мне за тебя, — вздохнула мама, поднимая на меня глаза, пока я искала халат. — Вот чует мое сердце, что у тебя не все в порядке… Оголодала совсем!
Когда мама говорит, что ты оголодала, это означает, что сейчас тебе сварят лапши. Главное, в этот момент не подставлять уши.
— Послушай, Светочка, тебе уже тридцать лет! В твои года я матерью была! — причитала мама, бросая первую горсть земли на мою личную жизнь. — Ты только вдумайся! Тридцать лет!
— Да, мам, — согласилась я, делая глоток чая.
Я вдумалась, глядя на собственную одинокую могилку среди берез, на которую падает сухой листик. Ей было тридцать лет. Это как раз то время, когда пора начинать откладывать деньги на похороны, ибо с такой зарплатой и с такими расценками к столетнему юбилею я как-нибудь накоплю нужную сумму.
— Ну хоть сходила бы! — взмолилась мама, глядя на меня с такой надеждой, словно я в туалет все собираюсь, но никак не соберусь.
— Да, мам, — согласилась я, грустно улыбнувшись. Сходить я могу и в туалет, если что.
— Отметилась бы! Для галочки! — погрустнела мама. Извини, птичка, даже ради тебя я не смогу. Как бы я ни уважала маленькую черную птичку, замуж ради нее не пойду.
— Нет, ну а что сидеть? — разглагольствовала мама, вздыхая так, словно мы тут за чашкой чая дружно хороним мою ушедшую… ой, усопшую молодость. — Чего высиживать? Тридцать лет! Еще немного, и все — старость! А детей когда рожать? Вон посмотри, все с колясками, счастливые, радостные! Понимаю, что у тебя не складывается, но ты сложись как-нибудь…
Отлично, я — женщина с компактными потребностями. Где-то на одинокой могилке среди берез была гравировка: «Загубленная молодость».
— Вот чует мое сердце, что он тебя бросил. Но ты присмотрись. Мало ли, вдруг у него друг есть? Холостой! Молодой! Красивый! Если есть — бери, хватай, тащи в постель, а там разберемся! — вздыхала мама, вспоминая инстинкт холостяков собираться толпами и держаться вместе, чтобы никакая предприимчивая барышня, рыскающая в окрестностях, не отбила от стада изголодавшуюся по борщам и ласке особь и не утащила в загс.
— Да, мам, — согласилась я, внимательно глядя на родительницу. — Ты все сказала?
— Да нет, доченька. Ты ведь сама понимаешь, что это твой последний шанс, — меня ласково погладили по голове, пока я вертела в руках телефон.
— Да, мам, — я опустила глаза и улыбнулась. — Ну кто ж меня еще жизни научит, как не моя дорогая мамочка… Кто еще передаст мне бесценный опыт… Я попрошу тебя, дорогая мамочка, вместе с опытом передать мне искусство телепортации или умение пешком преодолеть четыреста километров за пару часов, потому что ты мне три минуты назад отписалась, что доехали отлично, встретили прилично и вы решили остаться в гостях еще на неделю.
— Я что-то не поняла, — заметила мама, глядя на меня со знакомым выражением лица. — О чем ты?
— Да так, о своем. Я обязательно выйду замуж, причем как можно скорее! И если даже не выйду, то прыгну в постель к первому встречному, дабы забеременеть, — я с усмешкой посмотрела на маму. — Не хочу, чтобы на тебе закончился талант набирать мне сообщения, положив руки на стол. Вдруг он передается через поколение? Нельзя так рисковать!
Глаза матери округлились, я моргнула, а мамы уже не было. Чудеса. Ни мамы, ни печенья, ничего. Я молча переоделась, взяла деньги и пошла за хлебушком и сахаром.
— Бриллиантовая моя, — игриво заметил голос, когда я, шурша пакетом, вышла из магазина. — Давай погадаю! Всю правду скажу!
На меня смотрела седая цыганка, кутаясь в старую куртку, накинутую поверх грязного платья. Она внимательно изучала меня глазами-маслинами, притаившимися на смуглом, изборожденном морщинами лице.
— Ай, всю правду скажу! Денег не возьму! — акция невиданной щедрости в лице древнейшего кочевого народа меня слегка смутила. — Ну-ка, милая, покажи мне свою ручку! Всю правду расскажу!
Я молча достала из сумки старенькую шариковую ручку, которая даже слегка подтекала. Судя по полустертой надписи, я сперла ее из какого-то банка в процессе заполнения документов.
— Держите! — я мило улыбнулась и протянула ей ручку, которую давным-давно собиралась выбросить. — И? Что скажете?
Цыганка смотрела на ручку, потом на меня.
— Как у меня там с судьбой-то моей? — поинтересовалась я, глядя на нее, как на доктора, и усмехаясь. — Жить-то хоть буду? И каковы шансы встретить личное счастье? Очень важный вопрос, между прочим!
— Жить будешь долго, — заметила цыганка, вытирая ручку об юбку. — Но несчастливо, если совета не послушаешь! Так вот, белого выбирай! Белого! Темный пусть идет своей дорогой! А ты белого бери! Счастлива будешь только с ним!
— Благодарю, — приторно улыбнулась я. — Вы просто меня спасли! Я как раз не знала, какого котенка брать себе на одинокую старость, темненького или беленького? А тут вы со своим советом! Нет, ну надо же такое совпадение!
Цыганка посмотрела на меня так, что мимо стройки я уже точно не пойду, под балконами я тоже не ходок, а люки буду обходить десятой дорогой.
Я побрела домой, а потом резко обернулась. Цыганка исчезла. Я верная, а не суеверная.
Время шло, а я с ужасом ждала следующего жениха, постоянно поглядывая на часы. «Выходи замуж за дракона!» — шептала записка, которую я носила в кармане халата, чтобы периодически доставать и перечитывать. Может, это какой-то шифр? Может, знак?
Время бежало быстро, я перерыла весь дом в надежде, что есть еще записки, но, кроме упавшего за кровать списка покупок, я ничего не нашла.
Чем ближе было время появления нового жениха, тем больше я нервничала. Неужели меня просто так отдадут кому-то другому? Неужели Дэм готов отдать меня дракону? Он в своем уме?
Время измерялось литрами чая и шагами по комнате, стрелки бежали
