За обедом я поведал ему о недавних приключениях, а он показал мне свою гордость – лабораторию. Я знаком с основами алхимии, но работы Дженсерика – это нечто невероятное, и вскоре я запутался в терминах и нюансах. Главная цель моего друга оставалась все той же: поиск реагента или катализатора, могущего изменить основу одного вещества и превратить его в другое. Я не верю в эту ерунду, но важно кивал с заинтересованной миной на лице. В лаборатории все полки уставлены баночками, горшочками, две дубовые скамьи покрыты стеклом, печка-кроха, похожая на кузнечный горн моего отца, как маленький ребенок походит на взрослого. Дженсерик, сияя от гордости, продемонстрировал несколько опытов. После одного из них комната наполнилась лиловым дымом, я закашлялся и ничего толком не смог разглядеть.
Сославшись на усталость, я проследовал за слугой в просторную спальню, уставленную мебелью, которой хватило бы на большой городской дом. Кровать была размером с амбар, стены увешаны коврами («Свадьба Остроумия и Мудрости в Мезантийском стиле»). Я хотел было раздеться, но тут женщина принесла кувшин горячей воды. Что за жизнь – ни минуты покоя.
* * *Проснулся я от того, что задыхался, будто тяжелый камень сдавил мне грудь. В комнате было темно. Я попробовал lux in tenebris. Бесполезно. «О-о», – подумал я. Как же я оплошал, не установив охрану перед тем, как закрыть глаза! Есть старинная военная пословица: «Худшее, что может сказать генерал: я этого не ожидал». Но здесь, в доме моего старинного приятеля… Да, влип.
Я едва ворочал языком.
– Кто здесь?
– Извини, – сказал Дженсерик. – Вряд ли ты простишь меня, но все же не принимай это на свой счет. Ты всегда был человеком непредубежденным.
Иллюзия давления, как я понял, была вызвана не действием некой силы, а ее отсутствием. Впервые в жизни я был лишен могущества! Virtusexercitus, мерзкое заклинание из программы пятого курса, подавляет талант, усыпляет его. Я превратился в обыкновенного человека. Virtus используют не часто, потому что он причиняет боль не жертве, а самому заклинателю. Существуют и другие формулы – с тем же эффектом. Дженсерик намеренно выбрал virtus, чтобы показать, как он сожалеет о содеянном.
– Так это из‐за должности на кафедре Логики, – догадался я.
– Боюсь, что так. Видишь ли, у меня в Академии есть еще друзья.
Необходимо было любой ценой выиграть время.
– А капкан?
– Да, тоже моя работа. Родственники моего садовника. Жаль, что тебе пришлось их убить, но я понимаю. У меня есть связи. Я ведь тут живу.
Чтобы virtus продолжал действовать, надо сильно сосредоточиться. Напряжение изнуряет, выжимает все силы.
– Должно быть, ты очень любишь Гнато.
– Тут дело в интеллектуальных потребностях, – он вздохнул. – Мне требовался доступ к одной старинной формуле, но, увы, он весьма ограничен. Мой друг получил необходимое разрешение, добыл мне формулу, но на определенных условиях. Я бы и сам мог в конце концов прийти к ней, вывести из первопричин, но это займет годы, а у меня, знаешь ли, каждый месяц на счету. Даже владея формулой, для завершения работы потребуется не менее десяти лет. Мы ведь не знаем, сколько нам отпущено, да?
Он засмеялся.
– Извини, бестактно с моей стороны так вести себя при данных обстоятельствах. Послушай, ты ведь простишь меня? Я же не со зла. Ты должен меня понять как ученый ученого. Дело прежде всего. Ты представляешь, насколько оно важно, я же рассказал тебе.
Этот момент я пропустил мимо ушей. Его слова пролетели над моей головой, как гуси, спешащие на зимовку в теплые края.
– Хочешь сказать, что у тебя не было выбора?
– Я пытался действовать по официальным каналам, но мне отказали. Я не могу получить доступ, поскольку больше не работаю в Академии. Это несправедливо, – пусть я не живу там, но я выпускник Академии! Мой отъезд ничего не меняет, правда же?
– Ты мог бы вернуться.
Рано или поздно все возвращаются.
– Может быть… Нет, невозможно. Стыдно признаться, но мне тут больше нравится. Здесь так удобно работать. Никаких дурацких правил, политики, никто не станет глумиться надо мной и не пырнет ножом в спину из‐за мелкой должности. Нет, я не стану возвращаться. С меня хватит.
– Мальчишка в Риенсе… тоже ты?
– Да, моя работа. Я нашел его и сообщил властям. Мне надо было заполучить тебя.
– Ты сделал гораздо больше, – это была лишь догадка, но мне нечего было терять. – Ты напичкал мальчишку злостью и ненавистью. Подозреваю, что ты приходил к нему в снах. Fulgensorigo?
– Естественно, я знал, что они пошлют на дело именно тебя. Ты незаменим. Будь это обычный кандидат, послали бы первого попавшегося под руку чародея. Чтобы заполучить тебя, я превратил его в опасного мерзавца. Увы, я причинил кучу неприятностей стольким людям.
– Но игра в конце концов стоила свеч.
– Конечно.
Боль, знаете ли, отвлекает внимание. Едва мне представится возможность причинить ему нестерпимую боль, уколоть его совесть… мне есть на что надеяться.
– Ну нет, дружище, твоя теория никуда не годится. В ней есть изъян, и я его заметил. Он настолько очевиден, что бросается в глаза.
Мне не требовались заклинания, чтобы читать его мысли.
– Ты лжешь.
– Не оскорбляй меня! Я никогда не лгу, если речь идет о науке.
Он замолчал.
– Да, верно. Хорошо, тогда что это? Давай, рассказывай.
– С чего вдруг? Ты же убьешь меня.
– Необязательно. Ну, расскажи, бога ради! Что ты заметил?
В этот момент кончиками пальцев я наконец нащупал то, что искал: бутылочку aqua fortis, которую я прихватил из лаборатории несколько минут назад, когда нас обоих окутал лиловый туман. Я поддел ногтем пробку и бросил бутылку в нужном, как я надеялся, направлении.
* * *Aqua fortis безжалостна. На сострадание она не способна. Она разъедает сталь. Люди, знающие в этом толк, говорят, что боли сильнее просто не существует. Я припас ее для Гнато, разумеется, в целях самозащиты, если бы он устроил на меня засаду и попытался заколдовать. В таком случае спасти меня может только боль. Я не смог бы достать подобное вещество в Академии, к запасам зелий и декоктов с ограниченным доступом так просто не подберешься, но я знал, что у моего друга Дженсерика найдется подходящая жидкость и добыть ее не составит труда.
Боль поразила его внезапно, и он утратил контроль над virtus. Я возродился к жизни. Я произнес lux in tenebris, чтобы разглядеть, что именно произошло. М-да, зрелище не из приятных. Кожа на его лице пошла пузырями, обнажив череп. Я воочию увидел, как растворилась кость. Поверьте, я пытался спасти его с помощью mundus vergens, но не смог надлежащим образом сосредоточиться, глаза не отрывались от ужасной сцены. Боль парализует, вгрызается в мозг, и ты теряешь способность думать. Я простил его, и он умер.
Откровенно
