— Хорошо, — ответил Глеб. — Легко и приятно… Будто гора с плеч. Как вам это удается?
— Я ведь не спрашиваю, как вы за десять секунд ухитряетесь… фюйть… на орбиту Сатурна!
Глеб рассмеялся:
— Понятно!.. Гипностатический психомассаж?
— Я рад, что ваше самочувствие улучшилось. — Дюринг вежливо улыбался.
— Но мне все равно нужен отпуск, — сказал Глеб.
— Море?
— Да, в частности, море. Земля.
— Понимаю. Запахи леса, ветры, шорох листвы…
— Нет. Берег тихой лагуны и много песка. Безлюдье и дюны. И чтобы теплая звездная ночь…
— И жалобный вой за этими дюнами…
Глеб вздрогнул.
— Да… Или звуки фортепиано.
— В миноре, — добавил Дюринг, засовывая салфетку в карман. — Между прочим, меня наградили прозвищем Фортепиано только за это… — Он поднял руку и шевельнул пальцами. Глебу снова показалось, будто пальцев больше пяти.
— Вы обиделись?
— Ну что вы, как можно! И потом, в отношении прозвищ я убежденный фаталист. — Дюринг заторопился: — Приятно было побеседовать… К сожалению, мне пора.
— Спасибо… — пробормотал Глеб. Он посмотрел Дюрингу вслед. И увидел шефа.
Калантаров посторонился, пропуская Дюринга в дверь, внимательно взглянул на Глеба и тихо спросил:
— Как дела, оператор?
— Дела как у бабушки, шеф, которая села в экспресс-вертолет, да не тот.
Шеф растерянно поморгал. Нервически дернул щекой и медленно пошел навстречу.
— Притчами заговорил, мальчишка…
Глеб устало сказал:
— Шеф, давайте в открытую?
— Давно пора! То, что ты разобрался в теоретических выкладках Топаллера, весьма похвально. А вот то, что ты раскис по этому поводу…
— Нет, шеф, не по этому… Дело в другом. Я теряю веру в вашу гениальность.
— Гм… Ты отстал от жизни на тридцать веков. Ибо чуть позже мир изобрел для себя отличную заповедь: не создавать кумира.
Глеб покачал головой.
— Моим кумиром были не вы, простите. Моим кумиром были идеи, которые вы умели выращивать в наших преданных вам головах. А после трех-четырех уравнений Топаллера вы растерялись.
— Очень заметно?
— Не надо, шеф. Ведь мы договорились в открытую.
Калантаров задумался.
— Ладно, — сказал он. — Какие у тебя ко мне претензии?
— Претензии?.. Да никаких. Просто я хотел вам напомнить, что с некоторых пор вы, мягко выражаясь, отдаете предпочтение Меркурию.
— Чушь. Меркурианские базы располагают более мощной вычислительной техникой, только и всего.
— Топаллер неуязвим. И никакая техника здесь не поможет.
— Ну хорошо, — Калантаров вздохнул. — Давай закончим этот разговор на языке тебе и мне любезной TP-физики… Что такое гиперпространство?
— Я не знаю, что такое гиперпространство. И вы не знаете.
— И Топаллер не знает. Вся его теория построена на результатах наших экспериментов.
— Да? А я до сих пор полагал, что это надежный фундамент.
— В пределах Солнечной системы — конечно.
— Гиперпространственные свойства Вселенной представлялись мне одинаковыми во всех ее точках. Впрочем, это второй постулат теории Калантарова. Вашей теории, шеф. Скажите откровенно, что вы собираетесь делать?
— Работать. Разве не ясно?
— Ясно. Но как?
— Головой, разумеется.
«Ему зачем-то очень нужно вывести меня из равновесия», — подумал Глеб. Спросил:
— Что имеете вы предложить нам в качестве выхода из теперешней ситуации?
— Есть предложение закругляться.
— То есть… как закругляться?
— Согласно Топаллеру, — Калантаров пожал плечами. — Других возможностей его теорема просто не предусматривает. Сегодня мы проведем последний TP-запуск по программе «Сатурн». Впрочем, этот запуск правильнее будет понимать как демонстрирование наших достижений — ведь ничего принципиально нового мы от него не ожидаем. Один человек или два — какая разница?
— Понятно… — Глеб похолодел. — Так этот, с бородкой…
— Да. Представитель техбюро. Уполномочен дать официальный отзыв об эксплуатационных качествах нашей установки. И, надо ожидать, недельки через две сюда нагрянет армия экспертов и проектантов. Первую установку типа «Зенит» — правда, повышенной мощности — предполагают строить на Луне. А затем… Я точно не помню измененной очередности строительства, но, кажется, в таком порядке: Марс, Нереида, Титания, Феба, Плутон, Диона и Ганимед. Тем самым, видим, будет подписан смертный приговор ракетным кораблям. Не всем, наверное, но дальнорейсовым трампам и лайнерам непременно…
— Простите, шеф! — перебил Глеб. — Миллион извинений, но я не спрашивал вас о перспективах транспортного перевооружения системы. Я, грешным делом, спрашивал вас о перспективах нашей с вами дальнейшей работы.
— Сначала нам предстоит поработать в качестве консультантов, — деловито стал объяснять Калантаров. — Ну и затем, с пуском новых ТР-установок, естественно, возникнет острая нужда в специалистах нашего профиля. Транспозитация грузов и…
Калантаров умолк. Продолжать не было смысла. То, чего он намеренно добивался, свершилось: зеленоватые глаза лучшего оператора экспериментальной станции «Зенит» помутнели от бешенства.
— Вот что, — задыхаясь, произнес Глеб. — Я пришел сюда работать ради звезд. И мне, в конце концов, наплевать, кто там будет у вас транспозитировать грузы!.. Кстати, кто сейчас командир «Миража»? Мсье Антуан-Рене Бессон? Я полагаю, мой бывший шеф не забудет дать Антуану-Рене соответствующие распоряжения. В связи с моим намерением покинуть «Зенит». Оревуар!
Отчаянно взмахнув рукой, Глеб зашагал вдоль туннеля.
— Что ж, дело твое, — сказал ему вслед Калантаров. И вдруг, словно вспомнив о чем-то, воскликнул: — Да, кстати!..
Глеб повернулся к шефу вполоборота. Спросил:
— Ну?
— Понимаешь ли… — Калантаров взглянул на часы. — Твой знаменитый эр-эффект кажется мне весьма любопытным. И пока не поздно, хотелось бы выяснить, что по этому поводу думает сам открыватель эффекта — Глеб Неделин. Если, конечно, он думал.
— Думал, — глухо ответил Глеб.
— И каков результат?
— Потрясающий. Но вряд ли покажется вам интересным.
— К примеру?
— Стала сниться всякая белиберда. К примеру: безлюдный «Зенит», монополярные выверты. Часы такие… с гирями, стрелками и кукушками.
— Гм, действительно…
Помолчали, Калантаров еще раз взглянул на часы и сказал:
— На Меркурии я в основном занимался твоим эр-эффектом. Точнее, эр-феноменом — впредь так и будем его называть.
Глеб понимающе кивнул:
— Странное явление, верно? Три очень заметные полосы размыва пульсации поля… А затем, будто бы эхо, девять более узких полос. Трижды аукнется, трижды откликнется. Пока аукается и откликается, куда-то лавинообразно уходит энергия, словно в бездонную пропасть. В результате я получаю пинок от начальства и репутацию скверного оператора. Знать бы за что?
— Страдалец, — посочувствовал Калантаров. — Ты искал причину перерасхода энергии только поэтому?
— Нет, скорее из спортивного интереса. Таким уж, простите, мама меня родила. До неприличия любопытным.
Калантаров приблизился к Глебу и взял его под руку.
— Нетерпелив ты до неприличия, вот что… — Он оглядел потолок. — Где-то здесь должны быть вентиляционные отверстия.
— Это немного дальше. Но там сквозняк.
— Ничего, — возразил Калантаров, увлекая Глеба за собой. — Нам вовсе не мешает проветриться.
Идти куда-то принимать воздушные ванны — такой потребности Глеб вовсе не ощущал, но сопротивляться было бы еще глупее. Тем более что Калантаров явно спешил и вид имел весьма озабоченный.
Глава 7
Они шли по кольцу вдоль туннеля, и Калантаров на ходу внимательно разглядывал стены, пол, потолок, будто впервые все это видел.
— Вот, — сказал Глеб, — здесь находится одна из вентиляционных дыр. Две другие…
— Нет, нет, — перебил Калантаров. — Именно эта. Лифтовый люк мы миновали, а впереди — вход в информаторий… Все правильно.
— И что же дальше? — осведомился Глеб.
— Проведем вертикаль от вентиляционной решетки до подножия
