И я увидел, что столб света устремился к звездам. И стало тихо. Гигантские руки вернулись под землю. Чудовищные птицы, гидра и гиганты окаменели. Пыль осела. Вернулось небо и облака на нем. Солнце снова стало тусклым. И пошел дождь. Земля плакала, умываясь слезами. И в этот момент я увидел свою мать. Она бежала ко мне, но ее остановили. Я слышал, как она крикнула:
– Спасибо! Мой сын!
Ее увели, и я больше ее не видел. Я остался один. Сначала меня покинул слух, я перестал слышать. Затем обоняние и зрение. Я чувствовал, что падаю, но еще до того, как упал, я перестал чувствовать. Но я не умер. Я просто должен был отдохнуть.
Мой спутник…
…Рядовой Дунаев оказался довольно скучным собеседником. Сколько я ни старался, но его эрудиция и кругозор не позволяли нам обсудить что-то по-настоящему стоящее. Скажем, аборты или казни в документальном кино. Разговорить этого парня было очень непросто.
– Ну что, – сказал я, – ты долго запоминал, как пройти этот лабиринт?
– Нет, – ответил рядовой.
– Неужели? Я бы никогда не запомнил. Слушай, Дунаев, раз уж нам идти здесь еще так долго…
– Пятнадцать минут.
– Ну я и говорю. Раз уж судьба свела нас в этом темном коридоре, я хочу тебя спросить.
Он покорно промолчал.
– Как ты относишься к гомосексуалистам?
– Это плохой вопрос.
– Почему? – спросил я голосом оскорбленной невинности.
– Нельзя о гомосексуалистах говорить так, будто это люди второго сорта.
– Так ты сейчас сам это и сделал.
– Поэтому это плохой вопрос.
– Я понял. Ты считаешь, что это люди такие же, просто у них другие предпочтения. И мы должны их уважать.
– Да.
– А как бы ты выразился про тех, кто во взрослом возрасте пьет грудное молоко? Или, чего доброго, любит экскременты?
Дунаев поморщился и не ответил.
– Я вот не хочу уважать их вкусы. Кстати, есть еще те, кто с детства любит мучить сначала животных, а потом и людей заодно. Некоторые даже прямо-таки нуждаются в том, чтобы кого-то расчленить. Это вовсе не от того, что они негодяи. Это у них в природе, понимаешь.
– Это другое.
– Так, – ухватился я, – а в чем разница?
– Гомосексуалисты ничего плохого другим не делают.
– Тут я с тобой полностью согласен. Ну, разве что занимаются пропагандой своего сексуального поведения, давая понять мальчикам и девочкам, что теперь у них есть выбор. Во времена моего детства такого не было.
– Разве это хорошо?
– Что у меня не было выбора? Ну, знаешь, выбор всегда есть. Просто его не навязывали так агрессивно. Думаю, если бы я учился сегодня, то точно стал бы гомосексуалистом. Какой смысл терпеть этих женщин с отвратительным характером, если вокруг столько чудных пацанов.
– Вот видите.
– Дунаев, – сказал я строго, – у тебя совсем нет фантазии. Я рассуждал гипотетически.
– Мы уже близко.
Я заметил, что мрак в лабиринте становился светлее.
– Я успею спросить тебя еще кое о чем?
– Да. Но, пожалуйста…
– О чем-то приличном. Ну, конечно. – Я улыбнулся. – Прости меня, так много навалилось в последние дни. А тут еще этот Источник и человек под водой. Я заметил в лаборатории Армстронг фотографию.
– Я там не был.
– Это молодой человек, которого я знаю. Он сейчас обычный. В смысле здоровый. А там, в лаборатории, я нашел фотографию, где он был… Как бы это сказать…
– Нездоровый?
– Да. Пожалуй.
– Как и все, – сказал рядовой серьезно.
– Что значит, как и все?
– Екатерина Андреевна подарила мне вторую жизнь. Я умирал от редкой формы рака. Оставался месяц, как говорили врачи. Было очень больно, и я был все время на наркотиках. Вы знаете, что у нас эвтаназия запрещена.
Мне стало гадко на душе от того, как я вел себя.
– Да, знаю, – ответил я серьезно.
– Но я умолял. И отец нашел клинику, где обещали, что я просто однажды утром не проснусь. И что мне будет совсем не больно. – Он добавил, помедлив: – В другой стране.
– В Голландии?
– Да. Там я познакомился с Екатериной Андреевной. И она предложила мне выбор.
Я понял, что волнуюсь. Невольно сердце начало биться быстрее.
– Какой выбор?
– Просто умереть. Или попробовать экспериментальное лечение. Вероятность была один к десяти, что получится. Шанс совсем небольшой, но что мне было терять?
– Лечение? – Я был, мягко говоря, удивлен.
– Я согласился. И меня отправили сюда.
– Куда сюда?
– В клинику Иштар. Вам она известна как часть. Но тут все по-другому.
Я не верил своим ушам.
– Сынок, ты меня разыгрываешь. А как же министерство… Как местные…
– Я не знаю. Но местных здесь давно нет. Все деревни вокруг пустуют. Многие, кто излечился, жили здесь. Кто-то разъехался. Пока…
– Пока не появился Разлом?
– Нет. Разлом тут всегда был. Пока Екатерина Андреевна не позвала. Понимаете, когда человек сделал для тебя такое добро. Когда он подарил тебе жизнь, в то время как все другие отвернулись. Ты начинаешь думать по-другому. И нас таких много. Очень много. Вероятность успеха лечения на самом деле значительно выше. Нужно только не задохнуться, тогда организм принимает лечение и клетки становятся сильнее.
Он говорил, а я слушал. Слушал и пытался понять, что происходит в моей голове. Теперь было совершенно ясно, что Клавдий тоже лечился здесь. Но это значит, что он меня обманул. Он все знал с самого начала. После нескольких поворотов в тоннеле стало совсем светло, и я достал фото.
– Вот, посмотри. Ты знаешь его?
Дунаев остановился, взял в руки и пристально изучил карточку.
– Простите, я не знаю. Точнее, я видел эту фотографию, но не знаю, кто на ней.
Я убрал карточку.
– А что будет теперь? – спросил я спокойно, понимая, что рядовой знает о будущем гораздо больше, чем я.
Мы подошли к выходу из лабиринта, за которым я увидел лес и бетонный забор части с колючей проволокой.
– Выходите аккуратно. Здесь раньше была заброшенная шахта. Выход может обвалиться.
Мы вышли из шахты и двинулись вдоль забора. Скоро я увидел, что в одном месте там была щель.
– Давайте сюда, – скомандовал Дунаев.
С большим трудом я пролез, и мы оказались на склоне холма, откуда был виден Разлом. Здесь была тропинка.
– Борис Андреевич, – сказал мой проводник, – вам надо идти здесь. Я сейчас сообщу по рации, что можно начинать. Когда вы придете к смотровой площадке, на вас никто не обратит внимание. Там будет и Екатерина Андреевна.
– Спасибо, рядовой, – ответил я. – А ты теперь куда?
– У меня есть своя миссия, – сказал он. – Но она не для этой истории.
– Прощай.
– Прощайте, Борис Андреевич. Будьте осторожны.
Мы расстались. Дунаев пошел обратно к шахте. А я вспомнил, что до сих пор не включил свой телефон. Пришло время напомнить миру о том, что я еще в игре. Девяносто два непрочитанных сообщения. Уже девяносто пять. Звонок. Мой старый приятель.
– Боря, – сказал полицейский загадочно, – куда ты
