— А Африка? — прошептал он, глядя на огонь. — Что ты думаешь об Африке?
«Я всегда буду думать о тебе, когда я думаю об Африке».
— Она прекрасна и ужасна. Она исцеляет тебя, она разрушает тебя. Это место, которое забрало мою сестру.
«И моё сердце».
Огонь отбрасывал наши мерцающие тени на стволы деревьев. Дневной жар рассеялся, и наше дыхание превращалось в пар.
— Нам следует пойти спать, — сказал Джек. Но никто из нас не пошевелился. Потому что была только одна палатка, и весь вечер она словно мигала нам в лицо, как большая неоновая вывеска в Лас-Вегасе.
Я пошла первой, пока Джек поддерживал огонь. Палатка была достаточно большого размера, пока не вошёл Джек, потому что всё, казалось, сжималось вокруг него. Я закрыла глаза и сжалась под одеялом, когда он скользнул рядом со мной. Я лежала спиной к нему, но надувной матрас сместился под его весом, поэтому мне пришлось вцепиться в край, чтобы не скатиться к нему. Когда он понял, что происходит, я оказалась в неудобном положении.
— Родел?
— Да?
— Если ты ещё сильнее вонзишь ногти в матрас, то сделаешь в нём дыру.
— Я… Я не…
— Отпусти, — он приподнялся на локте и ослабил мою хватку. — Чего ты так боишься? — Его глаза искали мои. — Этого? — он обнял меня и крепко прижал к себе. — Видишь? Это не так уж и плохо, — сказал он, когда его тепло просочилось в моё тело — такое мужское, такое бодрящее. — Это просто руки, — его пальцы медленно скользили вверх и вниз по моей руке. — И ноги, — он проследил кривую моего бедра. — И это пятнышко вот здесь, я умираю от желания попробовать его на вкус с тех пор, как мыл твои волосы, — он поцеловал местечко под мочкой уха. — Я жажду тебя, Родел. В самых невинных отношениях. Я лежу в своей постели ночью, думая о том, что ты находишься дальше по коридору, не желая ничего больше, кроме как держать тебя в объятиях. Я хочу гладить твои волосы, пока ты не заснёшь. Я хочу поцеловать тебя в лоб, когда ты засыпаешь. Это всё, что я себе позволяю. Я не зайду дальше этого.
Он перестал выводить узоры на моей коже и закрыл глаза, как будто боролся с чем-то диким и сильным внутри себя.
— Но прямо сейчас, Родел, теперь, когда я держу тебя, трогаю и дышу тобой, всё, что я хочу сделать, это взять тебя так, как никто до этого не брал, — его взгляд горел, когда он смотрел на меня. — Я хочу взять тебя так, как будто я тебя ненавижу. Неистово. Полностью. Потому что ты воскресила меня, только чтобы оставить меня. Не думаю, что ты представляешь, что сделала. Ты видишь это? — он потер рукой основание своей бороды. — После того, как Лили умерла, каждый раз, когда я брал бритву, я думал покончить с собой. Единственное, что мешало мне сделать это, — лишь мысль о том, что Гома должна будет похоронить меня. Когда ты появилась в тот непогожий день, это было сошествие благодати на моем крыльце. Я не хотел смотреть на тебя, я не хотел видеть или слышать тебя, потому что в моём мире не было места для благодати, надежды или добродетели. Я подавил их.
Я затаила дыхание, а он продолжил обнажать частицы себя. Я не могла говорить, даже если бы захотела. Мы лежали рядом, наши тела соприкасались под одеялом, и я почувствовала беспорядочно трепещущие ощущения.
— Я думал, что у тебя добрые намеренья, но ты наивная, — его глаза были устремлены на мои губы, и я удивилась, как он мог заставить их пульсировать взглядом. — И в тот день, у камина, я подумал, что ты прекрасна. Но потом ты стала еще прекрасней. Ты была умной и весёлой. И храброй. И каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вижу что-то новое, интересное и удивительное. Ты заставляешь меня чувствовать, что я хочу отправиться в долгие путешествия с тобой. В море. В горы. Ты заставляешь меня чувствовать вещи, которые я перестал чувствовать, и я не знаю, что с ними делать или куда их девать. Каждый раз, когда ты рядом со мной, я чувствую, что собираюсь взорваться, пытаясь сдержать всё это. Ты снова открыла меня, Родел, и ты не имела на это права, чёрт возьми! Ты не имела права.
Его хватка изменилась, всё натянутое напряжение вырвалось в горячем дыхании. Всё разрушилось, когда он яростно набросился на мой рот. Одна большая рука схватила мою талию, привлекая меня к нему, как будто он больше не мог оставаться на расстоянии. Кровь застучала у меня в голове, когда его рука скользнула, лаская мою грудь, превращая сосок в горошину, твёрдую как мрамор. Его тело поверх моего было грубым и настойчивым, наши дыхания сбились, конечности переплелись.
— Прикоснись ко мне.
Он стянул футболку через голову, от его кожи шёл жар. Мой пульс бился на кончиках пальцев, когда я проследила мышцы на его груди, легкую поросль волос в ямке между его грудными мышцами. Когда я скользнула руками в его боксеры, он снова набросился на мой рот, со стоном вцепившись в мои ладони.
— Скажи мне, что ты хочешь этого. — Он скользнул вниз по моему животу, обхватив мои бедра. — Покажи мне.
Потом он раздел меня, подцепив пальцами мои трусики, спуская их по ногам. Затем он замедлился, откинулся на корточки и коснулся меня — большая, слегка шершавая подушечка большого пальца над моим клитором. Стон, который вырвался из меня, пронзил тишину вокруг нас.
— Я собираюсь овладеть тобой, Родел, — он сказал это мне на ухо, частично накрыв моё тело своим, потому что я дрожала. — Я хочу знать, как звучит твой голос, когда ты испытываешь оргазм.
Я не ожидала, что Джек будет доминировать, главным образом, потому что видела другую его сторону — сломанного, воспитанного, уязвимого мужчину. Но в постели Джек был другим человеком. Его мужественность была искусством, отточенным навыком. И это меня возбудило, очень возбудило.
— На твоей стороне, — он перевернул меня и натянул на нас одеяла, обняв меня сзади. Его твердая как камень эрекция дернулась возле меня, когда его пальцы кружились по моему клитору. Его другая рука скользила по моей груди, разминая нежную плоть с манящим чувством собственности. Моё тело извивалось против его, мы вжались друг в друга, и во мне возникали горячие, стремительные потоки желания.
— Джек… — я повернулась лицом к нему.
Он знал, чего я хотела, прежде чем я это сказала. Он жадно смял мой рот, его язык искал мой, требуя его.
