Понимал ли я, что эта встреча станет причиной в войне, после которой обострится противостояние, и кровь ещё больше польётся рекой? В тот момент нет, дошло позже, когда вернулся к себе. С другой стороны, ни я сам, ни моя интуиция, которой привык доверять, не видели опасности в таком поступке. А ещё, мало ли мы в своей жизни совершаем импульсивных поступков? То-то и оно.
Что же до настроения, которое едва не обрушилось на вражьи головы, то ему было с чего быть мрачным. Во-первых, оно сильно испортилось после посещения Индии. Я там побывал в нескольких провинциях, которые сильнее всего пострадали от голода, и насмотрелся на мертвецов. Целые деревни вымерли, в домах и на улицах лежали скелеты и кости – взрослые и детские. В храмах и на площадках перед ними картина была ещё страшнее, так как тысячи и тысячи людей провели там последние дни своей жизни, молясь высшим силам о помощи.
Но я бы это пережил, сумел бы отстраниться от этих страшных картин. Но потом я посетил лагерь смерти под Саласпилсом. По документам он значился вообще, как исправительно-трудовой, персоналом считался концлагерем, но в реальности это был именно лагерь смерти, почти такой же, как Освенцим. В Саласпилсском лагере не было военных, лишь гражданское население. Часть это были евреи, кого не успели отправить в Рижское гетто, часть населения с оккупированных территорий Белоруссии. Весной сюда пригнали свыше десяти тысяч белорусских крестьян, превалировали там женщины с детьми. В обязательном порядке семьи разлучались – матерей в одни бараки, детей в другие. Это практиковалось уже около года и за это время одних только детей погибло от издевательств нацистов свыше двух тысяч. Их заражали корью, после чего мыли в воде, что строго запрещено при этой болезни. От такого дети умирали через несколько дней. Из них выкачивали кровь до обморока или до смерти. Их опрыскивали спецпрепаратом в виде молочно-белой эмульсии, что так же приводило к смерти. Кормили отравленной кашей и поили кофе с ядом. И это только малая часть того, чем занимались немецкие изуверы в белых халатах, получившие медицинские дипломы. Об этом я узнал позже, уже после эвакуации пленников и уничтожения лагеря. К этому моменту сердце у меня уже было в виде куска льда. И вряд ли у кого-то другого было бы иначе.
Когда я с помощниками зашёл в первый детский барак, то увидел, как дети стали прятаться. Забирались под нары и замирали на верхнем ярусе. Самых маленьких прятали за собой те, кто был постарше. Мальчики и девочки пяти-восьми лет выходили в проходы мне навстречу. Тряслись от страха с взглядом, в котором не было ничего кроме ужаса и ожидания скорой смерти. Делали они это ради того, чтобы привлечь к себе внимание, чтобы палачи – а они их видели в нас – выбрали их. А в это время за ними другие дети укрывали совсем уж крох, часть которых были грудничками.
Только представьте – дети добровольно шли на смерть, чтобы дать шанс выжить другим, кто младше них! Не взрослые, не подростки, уже имеющие кое-какой опыт, а дети, которым ещё нет и десяти. Я готов поклясться своей Силой, что в моё время таких детей стало на порядок меньше. Вот и ещё один пункт в мой План: сделать так, чтобы следующие поколения не растеряли человеколюбие и не позабыли о том, что такое поддержка и «жизнь за друга».
Когда я стоял и смотрел на них, истощённых, завшивленных, в грязных лохмотьях, со следами побоев, то у меня была лишь одна мысль: убить всех, кто виновен в этом. Не ждать окончания войны, наплевать на все планы, не делить на правых и виноватых, а испепелить всю Германию и отправить огненных элементалей в Англию.
Сдержался.
Таких бараков было в этом страшном месте девять. В двух находились дети калеки, которыми их сделали местные твари в человеческом обличии. В трёх содержались больные, которые всегда умирали. И лишь в четырёх содержались здоровые, которые рано или поздно всё равно попадали в вышеуказанные бараки.
Весь персонал лагеря не был убит на месте, а отправился на мой корабль. Просто так убить? Увольте, не получат мрази лёгкой смерти и уж точно не будет у них обычного посмертия. Нет, они у меня будут мучиться столетиями. Уж я найду для их душ соответствующую кару. Не отыщу в Книге, так обращусь к Слепцу, уж это-то существо точно даст мне необходимое знание.
Теперь понимаете, почему у меня было плохое настроение во время встречи со всякими Черчиллями, Георгами, Трумэнами и прочими Папенами? Только чудо, что я их не прикончил в тот момент. Мою руку удержала мысль, что самое страшное наказание для них будет не смерть прямо сейчас. Нет, им сначала необходимо увидеть, как рушится всё то, что они строили всю жизнь, чтобы почувствовали страх и стали прятаться по углам. Чтобы испытали ужас, когда их вытащат из уютного безопасного уголка и посадят на скамью подсудимых. И самое главное – хочу посмотреть им в глаза в тот момент, когда они будут стоять на эшафоте с верёвочной петлёй на шее.
* * *- На Берлин сначала, потом по списку, - приказал я пилоту десантного бота.
- Слушаюсь.
Нет, мы летели не бомбить город, не захватывать столицу тех, кто начал эту страшную войну на уничтожение целых народов. И не устраивать диверсии. Моей целью был сброс листовок над несколькими городами Германии. Обычные прямоугольные кусочки бумаги с непритязательным рисунком и несколькими строчками агитационного, пропагандистского характера. Необычным в нём было кое-что другое – магия. Каждый прочитавший листовку, получал слабую ментальную закладку. Заклинание начинало подтачивать уверенность человека в уверенности в победе, в правильности этой войны, в том, что правительство радеет за свой народ и так далее. Листовки миллионами печатались в копировальных магокамерах, после чего попадали в зачаровательные, где становились слабенькими одноразовыми амулетами или магическими свитками. К слову, демоны частенько пользуются подобным способом, разбрасывая по окружающим мирам книги, свитки, листовки, записки. Прочитать их мог любой, даже неграмотный. И как только он это
