Шаги не замедляются.
Гаснет пятая лампа. Стена мрака становится ближе.
Сигруд бросает ранец через плечо, поднимает пистолет и направляет его вдоль длинной узкой комнаты.
— Я буду стрелять, — говорит он.
Шаги не замедляются.
Гаснет четвертая лампа. Тьма становится все ближе.
Он прикидывает по звуку шагов расположение идущего и жмет на спусковой крючок. Грохот выстрела в замкнутом помещении звучит особенно громко. Дульное пламя не разгоняет тьму. И хотя Сигруд стреляет в небольшом пространстве, пуля как будто никуда не попадает и никого не пугает — потому что шаги продолжают приближаться.
Гаснет третья лампа. Остаются только две, подвешенные прямо над Сигрудом. Стена тьмы теперь очень близко, как и шаги.
Потом он видит это.
Что-то проникает в полутень, всего лишь в десятке метров от него. Но это… невозможно.
Там, на границе света, тень — тень, которую определенно отбрасывает двуногое существо, идущее к нему. Но Сигруд не видит того, кто ее порождает. Есть свет от лампы, есть тень человеческой фигуры, идущей в его сторону, — но нет человека, чтобы отбрасывать эту тень.
— Чтоб мне провалиться… — говорит дрейлинг.
Шаги замолкают. Тень человеческой фигуры тоже перестает двигаться.
Тишина.
Затем звучит мужской голос, высокий, холодный и ломкий. Кажется, что он исходит не из какого-то определенного места — не из тени человека перед ним, не из стены тьмы за тенью, — но от всех теней в комнате, как будто они одновременно вибрируют, создавая… эти звуки.
Голос произносит:
— Он мертв.
Бросив взгляд через плечо на труп Кхадсе, Сигруд говорит:
— Гм.
— Я его знаю, — продолжает голос. Снова шаги. Гаснет вторая лампа, и тень продвигается по полу, изгибаясь, словно невидимка — кого бы или что бы он собой ни представлял, — обходит оставшуюся лампу по кругу. — Кхадсе, верно? Он был полезным. — Шаги останавливаются, тень замирает на полу, намекая, что невидимый гость стоит прямо над трупом Кхадсе. Голос негромко прибавляет: — Он выполнял приказы. Не задавал вопросов. Ненавижу, когда задают вопросы… Мне всегда кажется, что я обязан ответить.
Долгая тишина. Сигруд гадает, стоит ли ему атаковать, удирать или… сделать что-то еще. Внезапно его переполняет убежденность в том, что он не должен покидать свет. Он сам не знает почему, но чувствует: если пересечь границу тени — которая внезапно кажется такой четкой, такой жесткой, — то обратно он не вернется.
— Я хотел сделать это сам, — говорит голос с намеком на сожаление. — Неразумно, чтобы кто-то разгуливал с таким количеством секретов. Ну что ж…
Опять шаги. Тень человека вертится, пока он обходит лампу по кругу. Потом она падает на труп Кхадсе…
И тот исчезает. Как будто гость своей тенью мимоходом стер Кхадсе из реальности, как тряпкой стирают пятно на оконном стекле.
Сигруд озирается, стоя посреди крошечного островка света, который отбрасывает единственная оставшаяся масляная лампа. «Не покидай свет!»
Мгновение спустя тень исчезает, мигнув.
Сигруд хватается за радиопередатчик свободной рукой — это часть приготовлений на случай, если кто-то попытается устроить ему засаду. «От этого не будет толку здесь, так далеко от входа», — думает он. Отбрасывает эту мысль, гадает, что же делать.
А потом дрейлинг чувствует внезапное внимание, словно вся тьма в комнате повернулась к нему и начала разглядывать.
Во тьме раздается низкий, страшный стон, похожий на звук, с которым высокие деревья медленно колышутся на ветру. Его левую руку внезапно пронзает ужасная боль, как будто шрам наполняется расплавленным свинцом.
Откуда-то из дальнего угла шепотом спрашивают:
— А ты кто такой?
Сигруд опускает пистолет. Он не очень-то понимает, что делать в такой ситуации, — его не готовили к беседам со стеной тьмы, — но, с другой стороны, отвечать на вопросы он умеет.
Дрейлинг инстинктивно прибегает к легенде, которая соответствует документам в его кармане.
— Йенссен, — говорит он.
В ответ тишина.
Потом голос озадаченно повторяет:
— Йенссен?
— Да.
— И… что же вы здесь делаете, господин Йенссен?
— Ищу работу, — решительно отвечает Сигруд. — В ханастане.
На этот раз пауза длится гораздо дольше. Потом справа раздается ритмичное постукивание, как будто змея дергает хвостом. И медленно, очень медленно во тьме проступают… крошечные искорки холодного света, словно ужасно далекие звезды.
— Не уверен, что понимаю смысл происходящего, — негромко произносит голос. — Ты или глуп, или врешь, что тоже довольно глупо. — Потом, приблизившись, он продолжает: — Но ты меня призвал. Ты, или он, или вы оба.
Сигруд смотрит вниз. Круг света медленно сжимается. Дрейлинг самому себе напоминает водяную крысу, которую душит питон.
Голос шепчет:
— Ты работаешь на них? Это они тебя наняли? Скажи мне.
Сигруд понятия не имеет, о ком говорит невидимка, но отвечает:
— Нет. Я один.
— Почему ты убил Кхадсе?
— Потому что… потому что он убил моего друга.
— Хм… но ведь это было довольно трудно, не так ли? Я окружил его защитой, снабдил разными мерами. — Короткий, тихий всплеск стрекота, словно поют сверчки в огромном лесу.
Сигруд спрашивает себя: «Где я? Может, это уже и не скотобойня?» Но над ним по-прежнему висит масляная лампа.
Голос продолжает:
— Ты не должен был его выследить, не должен был ему навредить. Но все же я чувствую, что защита, которую я ему дал, в твоей сумке…
Круг света еще немного сжимается. Единственный глаз Сигруда распахивается, когда он осознает смыл сказанного. «Так это… это существо, — думает он, — и есть наниматель Кхадсе? Неужели эта тварь… Ноков?»
— И я чувствую от тебя запах, — продолжает голос во тьме, — мой собственный почерк, мой собственный список, переданный по моим каналам. Письмо. Мое письмо!
Сигруд сглатывает.
— Ты лжешь мне, — говорит голос. — Я не верю, что ты мог убить Кхадсе без помощи. Их помощи.
— Я сделал это в одиночку.
— Ты так говоришь. И все же я тебе не верю.
Долгая тишина. Сигруд чувствует, как что-то шевелится среди теней: сухой шорох, приглушенный вздох.
— Ты знаешь, кто я такой? — шепчет голос. Граница тени уже всего в нескольких дюймах от ног Сигруда. Он держится очень прямо и напряженно, стараясь изо всех сил не допустить, чтобы локоть или колено соприкоснулись с этой мрачной завесой. — Знаешь, что я могу с тобой сделать? — спрашивает голос. — С Кхадсе ты, конечно, расправился… но я способен на такое, что убийство покажется благостью.
Рядом раздается вздох. Шарканье и скрип — что-то тащат по бетонному полу. Рука так болит, что Сигруд не может перестать сжимать ее в кулак.
— Вечное блуждание в самой темной ночи, — шепчет голос, теперь с другой стороны. — Бескрайняя черная равнина под далекими звездами… Ты будешь идти, идти и идти, идти так долго, что забудешь, как выглядит твое собственное лицо и кто ты вообще такой. И лишь когда это случится — когда ты забудешь собственное имя, саму идею о себе, — тогда я нарушу твое уединение и задам тебе вопросы.
Что-то шипит впереди него. Позади слышится хихикающий звук, но издает его точно не человеческое горло.
— И ты, — шепчет голос, — рыдая, расскажешь мне все.
Тень приближается. Сигруду кажется, что он стоит в тоненькой трубочке света.
Шепот над ухом, как будто
