— Что… что вы делаете с этой банкой? — спрашивает она. — Вы устроили тут какую-то игру или…
Ивонна поворачивается и швыряет банку, разбивая ее о стену сарая, отчего Сигруд и Тати вздрагивают. Ивонна снова поворачивается и тыкает в девушку пальцем:
— Быстро в дом!!!
Тати глядит на нее, потрясенная.
— Тетушка, я…
— Сейчас же! Вернись в дом! Я кому говорю! — Лицо Ивонны багровеет, рот напряжен от ярости.
Тати смотрит на нее еще секунду. Потом, одарив Ивонну и Сигруда свирепым взглядом, возвращается в дом и громко хлопает дверью.
Ивонна стоит и ничего не говорит, просто тяжело дышит.
— Пожалуй, — говорит Сигруд, — это было чересчур.
— Да неужели? — огрызается Ивонна. — Ты только что сказал, что не я одна стала мишенью убийцы-Божества, но и эта девушка, доверенная моим заботам, и к тому же ты продемонстрировал, что в моих владениях тайком побывали божественные агенты! Может, это и были агенты Шары, но все равно — они те, кто забрал… единственное, что у меня оставалось. Мой шанс затеряться, оказаться забытой, оказаться подальше от всего… этого. — Она смотрит на заднее крыльцо. — Но вот оно, прямо по соседству со мной… В моем доме. В моем собственном доме.
Сигруд смотрит, как Стройкова пытается взять себя в руки. Он сомневается, что у Ивонны не случится панической атаки или приступа рыданий. Но, к его удивлению, ни того ни другого не происходит: она зажмуривает глаза, стискивает зубы, поворачивается к нему и рычит:
— Что нам теперь делать?
— Я пока не знаю.
— Мы не можем здесь оставаться.
— Не навсегда, нет.
Она невесело смеется.
— Ну хоть эту ночь можем здесь провести?
— Думаю, да, — говорит Сигруд. — Мы можем рискнуть и задержаться на несколько дней. Я ранил нашего врага. Может, это случилось с ним впервые. Он какое-то время будет держаться от меня подальше. Но мне и самому надо отдохнуть.
— И мы должны просто вернуться в дом, к… — она смотрит на крыльцо, — к ней? К девушке, которую ты считаешь Божеством?
— Я… Да. Я думаю, да.
— Она просто девушка, Сигруд, — тихо говорит Ивонна. — Просто обиженная, испуганная девушка. Ты не можешь быть прав. Не можешь!
— Я знаю.
— Не знаешь. Ты только что ее встретил. Ей едва ли больше лет, чем было мне, когда… — Ивонна закрывает глаза, сглатывает и трясет головой. — Проклятье, это несправедливо. Для меня. И для нее.
— Да, — говорит Сигруд. — Но «справедливость» — всего лишь слово.
Ивонна вздыхает.
— И что мы будем делать?
— Здесь есть телеграф?
— Да. В городе.
— Мне нужно, чтобы ты отправила телеграмму, — говорит Сигруд. Он находит в оружейном сарае клочок бумаги и записывает. — Для Мулагеш. Чтобы она знала, как со мной связаться.
— Я теперь посылаю телеграммы министрам? Да что она знает?
— Она делает мне одолжение, — говорит Сигруд. — Ищет для меня один корабль.
— Что такого особенного в этом корабле?
— Думаю, он подскажет мне, кто наш враг на самом деле — как он думает, как действует — и, быть может, откуда взялись божественные дети. Все это имеет решающее значение для выживания.
Ивонна берет листок и, морщась, засовывает в карман.
— Оружие нужно?
Сигруд поднимает брови и кивает.
— Ну тогда ступай. — Она взмахом руки указывает на оружейный склад. — Не хочу оставаться снаружи в темноте после того, что ты мне рассказал.
Сигруд выбирает хороший карманный револьвер с приличной убойной силой и полуавтоматический винташ «Камаль» — надежное, эффективное служебное оружие, с которым он имел кое-какой опыт.
— Я думала, возьмешь один из этих гигантских пулеметов, — говорит Ивонна.
— Если бы я бегал из дома в дом во время уличного боя, возможно, — отвечает Сигруд. — Но здесь, в глуши… Если я в кого-то стреляю, то хочу попасть.
Ивонна закрывает дверь оружейной и запирает на замок. Потом прислоняется к ней и опять вздыхает.
Сигруд смотрит, как она пытается бороться со всем этим.
— Спасибо, — говорит он.
— За что?
— Ты спасла мне жизнь.
— Пожалуйста, — отвечает она и идет обратно к дому. — Надеюсь, ты окажешь мне ответную любезность, причем скоро.
8. Стрельба по мишеням
Я обнаружила, что молодежь представляет большую опасность. За ней надо внимательно следить: если в стране слишком высока безработица или уровень бедности среди молодежи, начинаются проблемы.
Молодые люди чересчур часто собираются, чересчур много чувствуют и так мало знают о жизни, что им неведомо, что они могут потерять. Разумнее всего отвлечь их, занять чем-то другим, пока они не состарятся и не утратят этот дикий огонь в сердце.
Или используйте их, если сможете. Молодые стремятся найти идею, за которую можно умереть с честью, — все дело в том, чтобы подыскать идею, благоприятную для вас.
И предвосхищая ваш вопрос: да, я это изучила на примере собственной семьи.
Из письма министра иностранных дел Виньи Комайд премьер-министру Анте Дуниджеш. 1708 г.Сигруд проводит почти неделю с Ивонной и Тати. Он почти все время в доме, потому что Тати тоже там. Он отчаянно нуждается в исцелении и отдыхе, но еще и в том, чтобы просто пожить какое-то время на одном месте. Он знает, что скоро им придется отсюда уехать.
И все же Тати избегает его, как чумы. Девушка ведет себя как призрак и находит способы не встречаться с ним в достаточно тесном фермерском доме. Это его тревожит.
— Я ей не нравлюсь, — говорит он однажды вечером Ивонне.
— А должен?
— Ну… да? Я рисковал жизнью, чтобы попасть сюда ради нее.
— Ты привидение из прошлого ее матери, — говорит Стройкова. — Ты напоминаешь ей о матери и о том, что она на самом деле не знала Шару. Конечно, она тебя ненавидит. Ты знал Комайд лучше, чем она когда-либо. И ей тебя уже не опередить.
Откровение поражает и удручает Сигруда. Потерять любимого человека — это одно. Потерять того, кого ты любил, но никогда по-настоящему не знал, — совсем другое.
— Завтра я поеду в город, чтобы купить побольше дурацких книг для Тати, — говорит Ивонна. — Клянусь, она за день прочитывает толстенные фолианты… Конечно, снова зайду на телеграфную станцию. Ты знаешь, когда должен прийти ответ от Матушки Мулагеш?
— Нет. Я не знаю.
Ивонна сует в очаг на кухне очередное полено.
— Ты подумал о том, куда мы отправимся?
— Подумал, — говорит Сигруд. — Но…
— Что?
— Но кое-какие идеи у меня есть.
После того как утром Ивонна уезжает в город, Сигруд не знает, куда себя деть, так что он сидит на заднем крыльце, разбирает и чистит винташ «Камаль», который выбрал для себя. Это для Сигруда медитативное занятие: он разбирает и чистит оружие, как будто разбирает и чистит, а потом снова собирает собственный разум. Он это делает снова и снова, прислушиваясь к блеянью овец, ветру в холмах и щелчкам, с которыми каждая деталь винташа встает на место.
— Думаю, она уже чистая, — раздается за спиной.
Он поворачивается и видит Тати, которая смотрит на него через окно. Он ей кивает
