– Как бы веревкой зацепиться за деревья на другой стороне…
Юджин теоретически понимал, что нужно обвязать камень или толстую ветку и закинуть ее за противоположный склон оврага. Почему-то у любимых героев телесериалов это получалось на раз-два, а вот у них со Скриптом не вышло ни на пятый, ни даже на пятнадцатый. Конец кабеля либо не долетал, либо свободно соскальзывал обратно. Когда же привязанная к нему сучковатая коряга выскочила из неплотно затянутого узла и грохнулась на дно оврага, стало понятно, что нужно возвращаться или попробовать найти более подходящее для переправы место, двигаясь вдоль препятствия.
Часа через три изрядно вымазавшимся в глине, с ободранными о мелкие камни ладонями и штанами на коленях им все-таки удалось перебраться на другую сторону, но теперь они были дальше от своей конечной цели, чем до того, как предприняли первую попытку забросить кабель. Деревянный меч Скрипта, который пришлось использовать в качестве саперной лопаты, был сломан и оставлен в овраге. Приятель больше не болтал о «бесценных призах», ожидающих их на Лысой горе, а Юджин бросал тревожные взгляды на давно перевалившее через полуденный пик светило. Он уже был готов вернуться, но теперь овраг оказался за их спинами, и одна мысль о повторной переправе гнала мальчишек вперед, все дальше и дальше от дома. Ужинали они под огромным, в четыре обхвата, стволом хвойного запфенбаума. Компас показывал, что до Лысой горы оставалось не более километра, но лес уже окрашивался багряными оттенками заката.
Останки древнего корабля предстали перед ними в последних лучах заходящего Гернетона угрожающей черной громадой, словно спящий хищник нависавшей над обширным гладким полем. На поле этом, даже на самом его краю, вездесущие сорняки выглядели скрюченными больными карликами, а прочую растительность вообще, казалось, выкосила неизвестная и невидимая сила. По всему периметру проплешины, неожиданно вынырнувшей из зарослей лесного орешника, стояли покосившиеся, увитые ржавой колючей проволокой невысокие бетонные столбики. Лезть сквозь последнее, но очень неприятное препятствие в полной темноте не было ни сил, ни желания. Друзья уселись прямо на примыкающей к колючке лесной опушке и, потыкав лазером «компаса» в сухую прошлогоднюю листву, запалили небольшой костер. Стало еще страшнее. Теперь казалось, что они находятся на самом виду, сами ничего не видя уже в двух шагах. Но так хотя бы было теплее.
– Лучше бы нас поймали, когда мы только выходили из деревни…
Скрипт сидел, съежившись и обхватив грязные колени руками, и стучал зубами то ли от холода, то ли от страха. Юджин боялся, как бы друг не подпалил свои сандалии, которые почти касались пожирающего хворост огня. Он думал об отце и матери, о том, что сидеть на коленках у деда и слушать его рассказы куда приятнее, чем ночевать в лесу рядом с уродливой ржавой громадиной, бывшей когда-то грозным боевым кораблем. В этот момент он скорее почувствовал, чем услышал, пульсирующее колебание воздуха. Прямо из-за черного остова, закрывающего собой добрую половину неба, ему в глаза ударили два мощных ослепляющих луча прожекторов. Полицейские коптеры нырнули вниз и, судя по всему, включили подавители. Юджин упал лицом в прелую листву, все тело скрутило судорогой. Дышать он не мог, глаза, казалось, неминуемо вылезут прямо на лоб. Последнее, что он запомнил перед тем, как кто-то, ухватив за грудки, приподнял его над землей, был направленный на него ствол десантного лучемета.
Больничка
– Снимай свой драный фогер и надевай чистую рубаху, вот эту, я погладила. Сегодня повезу тебя в город.
Юджин недоверчиво, но заинтересованно посмотрел на сестру. Интересно, это из-за их ночного приключения или он уже вырос и ему, как и всем сверстникам, пора пройти медосмотр в клинике крайсштадта? Скрипта возили туда полгода назад. Он потом рассказывал Юджину интересные вещи про белоснежные комнаты, блестящие хромом металлические ящики с лампочками и кнопочками. Это было здорово. Тем более что никаких уколов там не делали и зубы не сверлили, только показывали разные картинки, и длинноногая докторша надевала Скрипту на голову какую-то «корону», сплетенную из тонких блестящих проводков. Вся процедура длилась не дольше трех-четырех часов, потом врач заполняла длинный формуляр, и ребят отпускали восвояси. Зато после подобного посещения родители записали Скрипта в деревенскую приходскую школу, где старый пердун Загиба по осени собирал всю слегка подросшую мелюзгу, рассаживал ее в рядок на скамейку и рассказывал, что такое алфавит. Скрипту мамаша уже прикупила толстую тетрадь с чистыми белыми пластиковыми страницами и пачку разноцветных стилусов. Друзья даже пытались как-то эту тетрадь вытащить из мамашиного сундука, ковыряя в замке ржавым длинным гвоздем, но так и не смогли его открыть. Ну да ладно. Скоро у Юджина будет своя, точно такая же, а может, даже еще больше, и ему разрешат рисовать в ней всякую хрень в виде крючочков, кружочков и палочек. Правда, рассказывали, что, случалось, после посещения больнички некоторые оставались там навсегда и в деревне больше не появлялись. Но это бывало очень и очень редко. Сам Юджин такого припомнить не смог, а это значило, что подобного – по крайней мере, с ним самим – случиться не могло.
Телега, жужжа старым коллекторным электромотором и ныряя пластиковыми колесами в грязные лужи на проселочной дороге, вот уже два часа бодро катилась меж низких придорожных кустов, заслоняющих собой вид на невспаханные еще поля чечевицы. Пшеница на землях кантона Дугон по какой-то причине была малоурожайной, зато чечевица позволяла числиться в передовиках. А ростки пиоки, собранные вручную на болотах, вообще ценились на вес циркония. Высокий плетеный забор крайсштадта вполне ожидаемо вынырнул из-за очередного глиняного бугра. Здесь, перед самым городским плетнем, нужно было быть повнимательнее: болотные струки, древесные пупырчатые ядовитые жабы, зубастые, маскирующиеся под цвет корней деревьев, толстые бредни, да и вся обитающая в окрестных лесах живность жались к манящим запахам помоек, которыми изобиловала округа обитаемого клочка земли.
Сестра резко дернула на себя металлическую ручку захвата трансмиссионной муфты и пустила телегу накатом вниз по склону, к распахнутым воротам города. Над ними, где раньше, еще год назад, висела стальная перекладина с красовавшейся надписью: «Орднунг убер аллес», теперь было натянуто яркое полотнище рекламы. Постоянно меняющееся изображение розовых рулончиков туалетной бумаги сопровождалось текстом: «Твоя попка улыбается», но улыбалось при этом бородатое
