23 января 2044
«Эта экспедиция — дело всей моей жизни. Я верю, нет, я точно знаю, она увенчается успехом. Свидание с Глорией уже назначено».
«Похоже отец всерьёз верил в правдивость этой теории, — размышлял Макс. — Но что, если она не так уж утопична. Нет-нет! Это всё бред. Сколько спутников и космических кораблей побывало за солнечным диском. Но не какой планеты там нет. Профессор Белоусов, видимо, был большим почитателем фантастики. Но отец! Он же грамотный человек, учёный. Ему трудно внушить что-то нелепое и немыслимое. Он если и верил во что-то, то только в те вещи, которые подпирались неоспоримыми фактами. Как же тогда удалось профессору убедить моего отца? Что он ему сказал? Как доказал и заставил поверить в существование планеты-Глория?»
После длительного изучения записей и посланий в дневнике капитана Басаргина, Макс решил для себя:
«Нужно разыскать этого профессора и поговорить с ним».
Косматый седобородый старичок лет семидесяти собирал свои вещи в лекционной аудитории. После того, как студенты освободили помещение, он ещё некоторое время повозился с проектором, отсоединив его от кабелей и проводов. Собрал свои материалы со стола и, аккуратно упаковав их в свой маленький чемоданчик, собрался было уходить из аудитории. В ту минуту, когда профессор над чем-то очень тщательно размышлял, к нему неожиданно обратился, сидевший за ученическим столом, молодой человек, которого, к слову сказать, Константин Петрович ранее никогда не видел. Профессор даже не заметил, когда парень вошёл в аудиторию и как долго находился здесь.
— Здравствуйте, профессор, — Макс громко поздоровался с Белоусовым, чтобы тот сразу обратил внимание на Басаргина. Ещё в преподавательской Макса предупредили, что профессор стал плохо слышать. Так что, нужно будет приложить некоторые усилия, чтобы пообщаться с ним.
— Добрый день, юноша, — Константин Петрович поправил очки с толстыми линзами, что сползали к кончику носа, — Чем могу, так сказать, быть полезен?
Макс быстро встал из-за стола и подошёл к профессору. Протянув ему свою правую руку, он сказал:
— Меня зовут Максим Басаргин. Максим Владимирович Басаргин.
После такого представления у профессора дар речи отнялся. Он приоткрыл рот и что-то, было, хотел сказать, но так и не смог произнести ни слова.
— Константин Петрович, нам нужно поговорить. И желательно, чтобы нам никто не мешал.
Белоусов подумал около минуты и произнёс:
— Пойдёмте в лабораторию, молодой человек. Здесь не далеко. Пойдёмте, — хрипло ответил старик и повёл Макса за собой.
Несмотря на то, что за окном стоял июнь во всём своём разгаре, сессия в институте физики и химии набирала обороты. Кто-то из студентов ещё не сдал экзамены и не получил зачёты. Кто-то — не закрыл практику и не сделал курсовые. В общем, жизнь всё ещё бурлила и кипела в этой, с позволения сказать, цитадели науки и естествоиспытания.
Электронные машины-уборщицы жужжали и гудели, тщательно оттирая пыль, а кое-где и грязь, в гулких коридорах, аудиториях и учебных классах. На окнах были установлены специальные оросительные системы. Маленькие встроенные сенсоры следили за чистотой стёкол, оконных проёмов и, одновременно, увлажняли воздух в помещениях. Трудились и кондиционеры на протяжении всей длины коридорных переходов, спасая от назойливой, нарастающей жары раннего лета.
Шли они около десяти минут. И вот, в нескольких метрах от них показались двери лаборатории. Константин Петрович предложил Максу кофе, и они оба сели за рабочий стол профессора Белоусова.
— Я до сих пор не могу поверить своим глазам! — начал Константин Петрович, — Сын Владимира Басаргина передо мною. Всё тот же внимательный, пристальный взгляд, крепкое рукопожатие и улыбка. У вас его улыбка. Вы очень, очень похожи на отца, молодой человек. И лицом, и крепким телосложение в него пошли.
— Спасибо, — Макс немного смутился и опустил глаза вниз.
— Но что привело вас ко мне? К старику?
— К вам меня привёл дневник отца, — Макс достал маленькую серебристую коробочку и положил её перед профессором. — Этот плеер и есть дневник капитана Басаргина. Я изучил его. Но у меня осталось множество вопросов. Здесь есть схемы и чертежи, пометки разного рода, с которыми я не могу разобраться. Я пришёл к вам, чтобы попросить помочь мне в этом.
— Даже не знаю, молодой человек, смогу ли я помочь вам чем-нибудь. Капитан Басаргин был разносторонней, широко осведомлённой личностью и смело могу предположить, что объём его знаний мог во многом превышать мой. Но хочу вас заверить, я приложу максимум своих сил и знаний, чтобы помочь вам.
Макс включил плеер. В предложенных файлах он выбрал последние записи отца и открыл схемы:
Схема № 1
Увидев эту схему, Белоусов снял очки. Он запрокинул голову вверх и закрыл глаза. Прошло минуты три, пока он снова смог вернуться к разговору. Странности этого старика забавляли Макса, и он с умилением наблюдал за ним.
— Он всё-таки сохранил этот чертёж, — произнёс профессор, — Я никогда не забуду тот день, когда Владимир пришёл на одну из моих лекций. Он сидел на самом последнем ряду и слушал меня, не отвлекаясь на посторонние разговоры. Ими всегда полнится аудитория, когда студентам не очень интересна тема лекции.
— Значит, вам знакома эта схема?
— Знакома ли она мне? — Белоусов самодовольно усмехнулся, — Молодой человек, я её сам составил. Это — неоспоримое доказательство моей теории. Теории о том, что она существует!
— Она? — переспросил Макс.
— Да. Она. Глория, Антиземля! Как хотите называйте её, но мне нравиться имя Глория, — сказал мечтательно профессор. Так говорят о возлюбленной или близкой сердцу даме.
— Вы сказали, что здесь, в этой схеме представлены доказательства. Но какие? Объясните мне, пожалуйста!
Профессор сделал глоток, уже давно остывшего, кофе и приступил к пояснению.
— Я, молодой человек, в своё время, плотно и детально изучал нашу Солнечную систему. Наблюдая за планетами, кометами, астероидами и другими небесными телами, я заметил одну странную особенность в их поведении. Причём, не только я. Ещё задолго до меня, другие учёные отметили странности в движении Венеры и Марса: когда Венера ускоряет свой ход по орбите вокруг Солнца, Марс замедляется. И наоборот. Вот тогда-то я и предположил, что некое тело, помимо нашей Земли влияет на эти процессы. Позже, изучая спутники Сатурна, я увидел следующую закономерность: самые крупные из них соответствуют девяти планетам Солнечной системы. При этом, Земле соответствуют два спутника, вальсирующих по одной орбите — Янус и Эпитемий. И что же получается? — он вопросительно посмотрел на Макса.
— Что-о-о? — задумчиво промычал в ответ Басаргин.
— Да то, что на орбите Земли вращаются две планеты! — с восторгом произнёс профессор, — Именно так, мой мальчик! Именно тогда я и начертил эти ряды с планетами и спутниками. Но и этого мне
