– Ты мне ничего не говорил про мистера Скотта, – обратилась я к Себастьяно. – Кто он и что он делает?
Себастьяно умел притворяться не хуже меня. Он сделал скучающий вид и махнул рукой в сторону мистера Фицджона:
– Объясните ей.
– Конечно, милорд. – Мистер Фицджон послушно повернулся ко мне: – Мистер Скотт – это дедушка Джерри, – сообщил он мне таким тоном, будто говорил с маленьким ребёнком. – У него есть книжный магазин на Бонд-стрит. В качестве поручителя его светлости он проделал все приготовления, чтобы во время вашего пребывания в Лондоне вы ни в чём не знали недостатка. Сюда входит также наём необходимого персонала и прочие нужды. – Губы мистера Фицджона слегка растянулись, что, вероятно, могло означать улыбку. – Позвольте мне выразить надежду, что в этом доме вы найдёте всё в том виде, в каком вы это себе представляли. После вашей жизни в тропиках, надеюсь, вы здесь ни в чём не будете испытывать нехватки.
О нехватке здесь ничто не напоминало, скорее об избытке. В настенных канделябрах горели ароматные свечи из пчелиного воска, погружая всю обстановку в живописный свет. Картины, написанные маслом и вставленные в дорогие рамы, огромные напольные часы, тяжёлые занавесы из бархата, полированный мраморный пол – я чувствовала себя как в телесериале «Аббатство Даунтон», только на сто лет раньше. Недоставало только служанки.
Как раз в ту секунду, когда я об этом подумала, открылась дверь, и появилась женщина. Она была приблизительно тех же лет, что и дворецкий, на ней был накрахмаленный фартук, надетый на серое платье до щиколоток. Волосы были строго зачёсаны назад и покрыты таким же накрахмаленным чепцом. Со своим худым телом и скорбным лицом она выглядела так, будто не находила никакого удовольствия в жизни.
– Это моя супруга, – сказал мистер Фицджон. – Она будет служить вам в качестве экономки. Пенелопа, пожалуйста, проводи господ наверх в их покои.
Миссис Фицджон сделала книксен, отчего мне стало неловко, ведь она была чуть не вдвое старше меня. Но самой ей это казалось совершенно нормальным, так что я предпочла промолчать. Она взяла подсвечник с полки на стене и повела нас вверх по лестнице на второй этаж, где от коридора, устланного ковровой дорожкой, расходилось несколько высоких двустворчатых дверей.
– Комната для господина. – Она открыла двери в просторную комнату с камином и кожаными креслами. После того как она зажгла вокруг настенные лампы, мы смогли всем как следует полюбоваться. Эта комната одновременно могла служить и кабинетом, потому что в ней стояли внушительных размеров письменный стол красного дерева и огромный шкаф-бюро. На приставном столике красовался глобус, а на стенах висели географические карты и тщательно обрамлённые гравюры.
Тут же мы перешли в другую комнату.
– Утренняя комната для миледи.
Круто. Я и не знала, что бывают утренние комнаты. Здесь пребывают после пробуждения? Так или иначе, здесь было очень мило, шёлковые обои в голубую и золотую полоску, изящные кресла и столики и секретер для письма, который выглядел скорее декоративно, чем практично.
Следуя за миссис Фитцджон в наши спальни и гардеробные, мы узнали от неё, что – само собой разумеется – на первом этаже располагался представительного вида салон для приёмов, на случай если мы пожелаем приветствовать наших гостей в более пышной обстановке. Кроме того, были ещё библиотека, праздничный зал, комната для завтрака и просторная столовая.
– Спальные покои для вашей светлости, – сказала миссис Фитцджон, открывая очередную дверь. То была просторная квадратная комната с гигантской столбовой кроватью и ширмой в арабском стиле. К спальне примыкала гардеробная, тесно увешанная одеждой. На штангах висели камзолы всевозможных расцветок, на полках стопками лежали отглаженные рубашки и брюки, не говоря уже о тщательно выставленных в ряд башмаках и сапогах. Вдобавок к ним был большой выбор накидок, галстуков, шляп, перчаток, ремней, шарфов, пряжек и гамаш, всё гарантированно очень модное и дорогое. И прежде всего новенькое, с иголочки. Ни один предмет одежды ни разу не был никем надет. Здесь в избытке было всё, что могло потребоваться мужчине высшего света в 1813 году. Была даже полочка с выбором эмалированных табакерок для нюхательного табака.
– У меня в голове не укладывается, – пробормотал Себастьяно, но так тихо, что слышала только я.
– Надеюсь, всё по вкусу вашей светлости, – с озабоченностью высказалась миссис Фицджон. Возможно, она всё-таки услышала его слова.
Его светлость поспешил заверить её, что всё превосходно, после чего она снова сделала книксен – нервирующий обычай, к которому мне следовало как можно скорее привыкнуть, если уж я хочу казаться убедительной в роли рабовладелицы.
После этого нас провели в ванную комнату – облицованный деревом чулан, который хотя и был оборудован по старинке, но уже содержал несколько удивительных и приятных технических новшеств. Там был настоящий умывальник из фарфора и просторная оцинкованная ванна, и если я не обманывалась насчёт чугунной штуки рядом, то речь шла о печке для согревания воды.
– Очень красиво, – обрадовалась я.
Потом нам показали спальню миледи, мечту в белом и голубом тонах. Лаковая мебель с гнутыми ножками, шёлковые обои с рисунком в цветочек, хрустальные настенные светильники – всё просто убивало своей роскошью. Едва опомнившись после созерцания надкроватного полога, украшенного розовой бархатной отделкой, я увидела туалетный столик, уставленный сплошными тиглями, пудреницами, шкатулками и флаконами.
– Ах ты, боже ж ты мой, – я даже растерялась. – Неужто и об этом позаботился мистер Скотт?
Миссис Фицджон улыбнулась несколько напряжённо, как будто я позволила себе неуместную шутку.
– О нет, конечно же, нет. Всё это закупила леди Уинтерботтом.
Я уже силилась сообразить, кем же могла быть эта самая леди, но тут миссис Фицджон продолжила:
– Она по поручению мистера Скотта закупила всё это оснащение как для вас, так и для его светлости. – Она сделала приглашающий жест подсвечником в сторону боковой двери: – Если миледи будет угодно заглянуть в гардеробную…
Естественно, миледи было угодно – и она не успевала закрывать рот после того, как миссис Фицджон распахнула дверь в проходной платяной шкаф, который мог бы восхитить целые толпы девушек из этой эпохи, повернутых на тряпках. Тут висели платья за платьями и поверх платьев, по меньшей мере пара дюжин. Большинство были выдержаны в белых или нежных пастельных тонах. Было и несколько более основательных одеяний скромного коричневого или тёмно-зелёного цвета, сшитых из плотной ткани и носящих несколько спортивный характер; предположительно для охотничьих пикников или верховой езды. Во время нашего первого пребывания в лондонском прошлом несколько дней назад я видела в Гайд-парке нескольких женщин, проезжавших мимо в дамском седле. В нечто такое они и были одеты. Все остальные платья в этой гардеробной были из тонкой ткани – главным образом из муслина или батиста, – но зато
