– Петрович, где мы? – спросил я. – Что случилось?
– А хрен его знает, Гена, – ответил Петрович. – Я не вижу ни моста, ни Финляндского вокзала, ни Большого дома. Правда, впереди стоят какие-то армейские машины. Кажется, «Тигры» – на них спецназовцы обычно рассекают. Кстати, Ольга, как ты там – цела?
– Вроде цела, – дрожащим голосом ответила Ольга. – Руки-ноги на месте. Геннадий Михайлович, что это было? Мы словно провалились в тартарары.
Я задумался. Ситуация мне не нравилась все больше и больше. Интуиция (а она меня редко подводит) подсказывала мне, что мы влипли в какую-то историю. Вот только в какую?
– Надо сходить на разведку, – наконец решил я. – А вы, ребята, накиньте куртки. Да и я утеплюсь. Похоже, что за бортом прохладно. Температура точно минусовая.
– Ты, Гена, там особо не геройствуй, – Петрович пошарил в бардачке и достал оттуда баллончик со слезоточивым газом. – На вот тебе на всякий пожарный. Ну, а ежели увидишь что – беги назад со всех ног. Давай, дружище, с Богом!
Вздохнув, словно перед прыжком в воду, я открыл дверь. В лицо мне пахнуло холодом. Еще раз вздохнув, я вылез из машины и сделал несколько шагов в сторону «Тигров»…
1 (13) марта 1801 года. Санкт-Петербург.
Император Павел I
Царь и самодержец Российский с самого утра был в плохом настроении. Его раздражало всё – и отвратительная погода, больше похожая на апрельскую, с частыми оттепелями и противными лужами, и застарелая головная боль, и слухи о готовящемся заговоре.
Император решил немного развеяться, и после утреннего вахтпарада он отправился на Охтинский пороховой завод, чтобы посмотреть на строительство новой каменной плотины. Порох был нужен армии и флоту – вполне вероятно, что России в скором времени предстоит воевать с мерзкой и торгашеской Англией, которая нагло забрала Мальту и не желала возвращать ее законному владельцу – ему, императору Павлу I. Да и с Австрией отношения, после их недавнего откровенного предательства в Италии и Швейцарии, были хуже некуда.
Очень жаль, что сейчас рядом с ним нет графа Алексея Андреевича Аракчеева, «преданного без лести» товарища и советчика. Павел вспомнил, как в октябре прошлого года он по пустяковой причине отстранил Аракчеева от должности инспектора артиллерии русской армии и повелел ему покинуть Петербург. Сейчас его старый сослуживец по Гатчине безвылазно сидит в своем имении Грузино и шлет императору письма, в которых уверяет в верности и преданности лично ему, Павлу Петровичу, и всей царственной фамилии.
«Надобно вернуть графа в Петербург, – подумал царь, – не такие уж большие грехи были на нем, чтобы так строго наказывать верного слугу престола. Сегодня же надо послать милостивое письмо Алексею Андреевичу, в котором предложу ему прибыть в столицу».
Павел покосился на сидящего рядом с ним племянника императрицы герцога Евгения Вюртембергского. Этот юноша, которому исполнилось всего тринадцать лет, был уже генерал-майором русской армии. Все эти чины он получил, находясь в своих силезских владениях. Прибыв в январе этого года в Санкт-Петербург, герцог произвел хорошее впечатление на русского монарха, который для начала наградил Евгения крестом ордена Святого Иоанна Иерусалимского.
Император взял герцога с собой в поездку на пороховой завод, чтобы молодой человек побольше узнал о русской столице и о военном деле. Павлу все больше и больше нравился этот скромный и умный юноша, совсем не похожий на цесаревича Александра и его младшего брата великого князя Константина Павловича.
Император считал своих старших сыновей безнадежно испорченными воспитанием в будуарах их бабки, императрицы Екатерины II. Там молодых людей научили лгать, паясничать и волочиться за придворными дамами. Правда, в отличие от Александра, Константин все же успел понюхать пороха, поучаствовав в Итальянском и Швейцарском походах великого Суворова. А Александр так и остался донжуаном и сибаритом, для которого придворная изнеженная жизнь была дороже интересов государства. Нет, из цесаревича толку не будет, как, впрочем, и из Константина.
Надо будет заняться воспитанием третьего сына – великого князя Николая Павловича. Правда, под воздействием слухов, которые распускали интриганы, в изобилии окружавшие императора, Павел Петрович чуть было не совершил роковую ошибку – он захотел обвинить свою супругу Марию Федоровну в неверности, а сына Николая – признать неродным. Однако нашлись честные и умные слуги престола, которые отговорили императора от столь опрометчивого поступка.
Задумавшись, Павел стал рассеянно смотреть в окно крытого возка. Кортеж императора следовал через Охтинскую слободу – район Санкт-Петербурга, где издавна селился мастеровой народ, работавший на местной судоверфи. Здесь же стояли дома русских и чухонцев, обывателей, занимавшихся сельским хозяйством. Они поставляли жителям столицы овощи и молочные продукты. Больших зданий здесь не было, и Охтинская слобода меньше всего была похожа на городской район.
Возок и двое сопровождавших императора конногвардейцев не спеша двигались по заснеженным улицам слободы, мимо скромных одноэтажных домиков с невысокими заборами. За ними виднелись деревья и сараи, в которых местные жители держали свою скотину.
Павел вдруг заметил пожилую чухонку, медленно бредущую по улице. Она тянула за собой большие санки. Видимо, старушка отправилась за водой к ближайшему колодцу – на санках стояли два пустых деревянных ведра.
«Пустые ведра – это плохая примета, – подумал император. – Только бы она не перешла нам дорогу». Павел был суеверен. Черная кошка, перебежавшая дорогу, или женщина с пустыми ведрами, попавшаяся на пути, могли надолго испортить ему настроение.
Засмотревшись на скачущий по улице возок и нарядных всадников, чухонка поскользнулась и со всего размаха грохнулась на накатанную дорожку. Видимо, она сильно при этом ударилась, потому что не смогла сразу встать и, лежа на спине, беспомощно размахивала руками.
– Ваше императорское величество, – подал голос герцог Вюртембергский, – давайте поможем этой несчастной.
Павел, считавший себя человеком добрым и чувствительным, кивнул и толкнул в спину царского кучера, велев ему остановиться. Император и герцог выбрались из возка и подбежали к старушке. Они помогли ей встать на ноги.
– Спасибо вам, люди добрые, – чухонка заговорила по-русски неожиданно молодым и звонким голосом. – Пусть Господь за вашу доброту спасет вас от всех бед и невзгод.
