— Лукас, не ведись на его трюки. Разве так я тебя воспитывала? — Хлоя касается лица Лукаса. — Ребята, не обращайте на него внимание, иногда он настоящий скорпион.
Весь путь до паспортного контроля и сбора багажа мы держимся с Лукасом за руки, как и до отеля. Между нами образуется та связь, которую так долга оба искали. Оказываясь в большом холле отеля, мы садимся на диванчик. И Лукас свободной рукой показывает что-то на телефоне, пока не появляется Кеннет и к нему не подходит администратор, попутно здороваясь со всеми гостями торжества. Администратор что-то ему докладывает у стойки, которая находится довольно близко к нашему дивану. Их монотонный разговор тонет в других между гостями.
— Как это у вас не хватает номеров на всех? — ушей достигает голос Кеннета, который выводит из ступора, пока я рассматриваю холл дорогущего отеля, интерьер которого выдержан в золото-белых тонах, с огромными колоннами, коврами и большими панорамными окнами, которые выходят на океан.
— Мистер Мэй, мы глубоко расстроены сложившейся ситуацией. Но когда вы звонили, просили двадцать три номера… Я сам принимал этот заказ, у меня даже есть запись.
Неожиданно для себя я встаю с места, отпуская руку Лукаса, к которой уже привыкла, и приближаюсь ближе к стойке регистрации. Лукас поднимает вопросительно взгляд, а потом снова опускает в телефон, редактируя фотографии из самолёта.
— Та-а-ак, — Кеннет наклоняется ближе к администратору, чтобы рассмотреть его имя на бейджике. — Мистер Эрл, вы наверняка не до конца понимаете всю ситуацию: нам необходимо двадцать четыре номера и ни одним меньше.
— Мистер Мэй, послушайте… — я уже подошла так близко и ощущаю, как Кеннет загорается, он похож на фитиль к бомбе. — Мы не можем, как бы ни хотели предоставить вам ещё один номер. Судя по списку гостей, то вы бы могли разделить комнату с братом, а сёстры Хорн — другую.
Понимаю, что Кеннет хотел бы находиться с Патрисией двадцать четыре часа в сутки, а мы с Лукасом ночевали бы последний раз в разных одноместных номерах, а завтра уже бы были в свадебном люксе. Но поскольку одного номера не хватает, то Кеннет понимает, что жених с невестой в одном номере спать не могут, и ничего не остаётся, как действительно следовать предложению администратора, на что идти он не может — это опасно. Я могу разговорить Пат, и та может сказать что-то, чего ещё я не знаю про него. В общем, может произойти всё, что угодно, и это не сможет проконтролировать Кеннет. Я цепляюсь за эту возможность, как за последний любимый йогурт в магазине. Или мой, или ничей.
— Кеннет, дорогой, не волнуйся так! — начинаю я приторно-сладко, касаясь его плеча и вставая рядом, что только больше его злит — у него сжимаются кулаки рядом с ногой. Ещё чуть-чуть и боюсь, что он не сдержится. — Мы, действительно, можем послушать этого молодого человека. Я согласна провести свой последний день в качестве свободной женщины именно с сестрой. Разве это не чудесно?
На лице появляется самая счастливая улыбка из всех. Администратор поднимает благодарственный взгляд и не догадывается о том, что это он сослужил службу. Кеннет боится упасть теперь в глазах окружающих, потому что к нашей заминке теперь обратили внимание половина гостей и персонала. Все понимают, что решать тут ему, а никак не мне. Нутром чувствуют власть, которой он располагает и о которой я могу только мечтать.
— Да, Лорин, ты права. У вас же так и не было девичника.
Мистер Эрл шумно выдыхает и улыбается тому, что мы разобрались с этой проблемой. Они-то может и разобрались, а я вот чувствую, как наша пропасть вражды выросла на несколько километров. Я поднимаюсь на носочки и целую его в щеку, очень близко с ухом, чтобы сказать пару ласковых слов.
— Иди в жопу, Кеннет, — потом отстраняюсь, беря из рук администратора карту номера. Подхватываю свой чемодан и Патрисии и зову её за собой. На секунду она теряется, но всё равно следует за мной через гостей. Лукас показывает поднятый вверх палец в знак гордости, но вижу, его пугает, что я иду в открытую против узурпатора.
У лифта к нам подбегает носильщик и просит отдать чемоданы, я без раздумий освобождаю руку, чтобы обнять сестру. Моя младшая сестрёнка на секунду напрягается, а потом расслабляется — сейчас она в безопасности.
Когда двери закрываются, она позволяет себе заплакать, утыкаясь в мою грудь. На меня поглядывает молодой человек, я лишь пожимаю плечами, мол «Нервы, перелёт». Он улыбается, отворачиваясь от нас, я снимаю с себя маску спокойствия и прижимаю Пат ближе к себе. Какой же я была дурой, эгоистичной дурой, которой было на всё и всех наплевать.
— Осталось недолго потерпеть, — шепчу я ей в волосы, но она не замирает и не успокаивается, потому что не верит. Только сильнее обвивает мою талию, пытаясь найти утешение, а лучше — убежище.
Когда мы поднимаемся на наш этаж, Пат пытается стереть слёзы, не размазав тушь. Вместо образа идеальности, я вижу всего лишь усталую молодую девушку. Когда я открыла глаза в полную силу? Когда все стали не такими, какими я их видела долгое время?
Носильщик заносит вещи в комнату, я пропускаю Пат, чтобы не дай бог не сбежала, потом захожу сама и отдаю на чаевые всё, что лежит в кармане. Меня мало это сейчас интересует, по удивленному лицу понимаю, что он доволен. Что ж, ну хоть что-то я делаю правильно.
Пат подпрыгивает, когда дверь закрывается, продолжая рассматривать стенку. Рассматриваю её, пока не понимаю, что без толчка она вряд ли начнёт что-то делать. Её как будто выдрессировали за короткий срок на послушания, а всё остальное только по команде. Мне хочется вернуть свою сестрёнку, вернуть всё на свои места, как будто это возможно. Я помню то, что всегда нравилось нам обеим, когда мы были детьми.
— Пойдём примем ванну, как раньше, — моя фраза выводит Пат из нахождения в прострации. Она не улыбается, просто кивает и направляется в ванную комнату, я — следом. Не могу сейчас её отпустить, хоть на минуту. Больно видеть такую покорность.
Закрываю за собой дверь, не стесняясь показать обнажённое тело сестре. Не боюсь, что она начнёт рассматривать на предмет складок или растяжек, а вот она не спешит раздеваться. Видимо, ужасается от того, что я могу увидеть на ней.
Её голубая рубашка падает на пол, словно булыжник, так это меня оглушает. Замечаю кровоподтеки размером с кулак, они отливают оттенками синего, фиолетового, местами красного, а самые старые — жёлтого. Стараюсь сделать мягкое лицо без тени жалости, но выходит с трудом.
Отворачиваюсь к крану и наполняю
