Я завопила, лошадь опять взбрыкнула, и я резко переместилась в сторону. Лежавший у меня на коленях промокший мушкет свалился на землю, и я, испуганно вскрикнув, отчаянно пыталась нащупать поводья, но вместо них вцепилась в мокрую лошадиную гриву. Она опять взвилась на дыбы, и я быстро вытащила ноги из стремян, на тот случай, если, сбросив меня, она вздумает умчаться и утащить меня за собой в неведомую даль, однако через мгновение я начала падать назад, в темноту. Мир перевернулся вверх тормашками, и в какой-то момент я четко и ясно испытала ощущение свободного падения, все мои мысли испарились в свободном полете – не падении, – но полет завершился приземлением на бок, мой живот тоже плюхнулся в жидкую грязь.
Дождь и не думал ослабевать, я лежала, прижавшись щекой к земле, и где-то совсем рядом заливался яростным лаем Пак. Вдали затихал стук копыт, моя лошадь все-таки умчалась во тьму. Я не могла двинуться с места, но по-прежнему хорошо слышала и, слыша дикое хрюканье, поняла, что за этим последует. Да, я отлично слышала этих тварей. Один кабан подступал ко мне сзади, а другой – спереди, и Пак метался около меня, рыча, лая и щелкая зубами, потом раздался какой-то многоголосый визгливый вой, и я уже совершенно не понимала, сколько же кабанов скрывается во тьме леса и сможет ли Пак выжить в схватке с их острыми клыками.
Я закрыла глаза, сознавая, что они доберутся до меня… как обычно бывало во сне. Но я не знала, что произойдет после этого. И пока Пак отбивался от одного, или двух, или даже трех кабанов, хрюканье стало громким и более угрожающим, и я почувствовала странный толчок по ноге, чье-то жаркое дыхание и запах окровавленных клыков. Я вся промокла, от дождя или крови, или собственной мочи, мои ноги под юбками увлажнились, и именно тогда меня пронзила раздирающая боль.
Возможно, клык вонзился в мой живот, породив взрыв дикой сокрушительной боли, сердце мое заколотилось, и я не могла даже шевельнуться. Внезапно боль исчезла, но я словно опустошилась, с каким-то потрясающим хлопком у меня возникло потрясающее ощущение потери. Но кошмар продолжался, кто-то уткнулся мне в шею, коснулся щеки, кто-то волосатый и мягкий… может, Пак? Или кто-то другой? Глаза мои бессильно закрылись, снова вернулась боль, более сильная, тянущая, простреливающая спину, и я не могла пошевелиться, не знаю, от ужаса или мучительной боли, но я утратила чувство реальности.
Должно быть, у меня начались галлюцинации… или бред, может, я даже провалилась в сонное забытье. Я лежала в своей кровати дома, в Готорп-холле, за окном сияло полное звезд черное небо. Нет, я лежала на лесной подстилке, под дождем, в каких-то неведомых дебрях, совсем одна, на пороге смерти.
«Ее земная жизнь завершится».
От страха я не могла даже закричать, но этот страх отличался от того, что я испытывала в своих ночных кошмарах. У меня появилось новое знание и понимание, однако не менее дикий страх, и я не могла решить, что же страшнее: сам страх или понимание его источника.
Моя верный пес… Где же он? Когда-то я спасла его от уготованных ему судьбой жестоких страданий, я полюбила его. Открыв глаза, я поискала его взглядом, и увидела рыжий промельк, яркую, как пламя, вспышку перед глазами. Мои веки вновь опустились. Но я поняла, что Пак, мой грозный защитник, где-то рядом, не зря он неизменно сопровождал меня повсюду, мой преданный большой зверь, не зря я баловала и целовала его, делилась с ним секретами, мой отважный друг мог с легкостью убить быка, но не обидел бы без надобности даже муху.
Мой малыш, я никогда не увижу его, и он не увидит меня, но хорошо уже то, что мы успели узнать друг друга. Боль вновь прожгла меня, точно каленым железом, разрывая мои внутренности, но я надеялась, что ребенок не испытывает ее, что он ничего не боится.
«Ее земная жизнь завершится».
Все звуки, казалось, затихли, но какая-то сила придавливала меня к земле, по-прежнему связывая с этой жизнью и вынуждая терпеть мучительные приступы боли. Мне казалось, что на меня наехало колесо тяжеленной кареты, и перекатывается по мне взад-вперед, взад- вперед…
Дождь уменьшился и потеплел, капли ласкали мои руки и лицо, словно поцелуи Ричарда.
А бумаги в моей сумочке, должно быть, промокли.
Алиса… я должна спасти Алису.
Я открыла глаза, однако вокруг чернел непроглядный мрак. Я вновь зажмурилась, пытаясь вытерпеть очередной приступ раздирающей боли и ожидая, когда полная тьма поглотит меня.
* * *– Госпожа?
Мой слух уловил птичье пение. Птицы щебетали так живо и радостно. С очередной стрелой боли меня приподняли чьи-то руки.
– О боже, посмотрите на нее.
– Она мертва?
Голоса звучали испуганно, а мне не хотелось открывать глаза и видеть то, о чем они говорят.
– Неужели она истекает кровью?
Меня попытались поднять, но я значительно потяжелела из-за промокшей от дождя одежды. Очередной пронизывающий приступ боли, не оставляющий сил даже на стоны, и холод… жуткий холод.
– Она вся дрожит.
– Поживей, парень, надо поторапливаться!
Началось ритмичное движение, меня, словно ребенка, покачивало в колыбели, сквозь приоткрытые веки я видела, как колышутся надо мной зеленые листья и темные ветви, слышала шелест ветра в кронах деревьев. Я любила бывать в лесу, чувствуя себя там в безопасности, мерное покачивание, должно быть, убаюкало меня, и после внезапного пробуждения я осознала, что меня прижали к чьей-то мускулистой груди, словно драгоценный подарок. Сильные надежные руки бережно обхватили мое тело, и мы начали плавно подниматься, вероятно, сам Господь уже поднимал меня на Небеса.
Однако очнулась я в своей спальне, где лежала на кровати с откинутым стеганым одеялом, за раздвинутыми занавесами полога стояли люди, но я не успела разглядеть их, пронзенная очередной стрелой ослепительной боли, и именно эта боль вернула меня в реальность, до сих пор я лишь смутно, как во сне, осознавала происходящее. И только сейчас
