Чем я и занялась незамедлительно, самым медовым голосом сказав:
— Здравствуй, дедушка Карачун. Спасибо, что услышал и желание мое выполнил.
Тот кивнул, но промолчал, ожидая продолжения.
— За то тебе моя вечная признательность, — продолжала я молоть языком, одновременно судорожно соображая, что делать дальше. Изо рта при каждом слове вырывался пар, но, что приятно, холода я особо не ощущала. — Вовек не забуду твоей милости, а век мой до-о-олгий…
Черт, ну что он все так смотрит-то? Был бы это не Дед Мороз, а, скажем, моя бабушка, я бы точно начала опасаться быть немедленно съеденной.
— Теперь покажи, будь любезен, куда кровь по договору сцедить, да пойду я. Дела ждут. Надо с Белогором встретиться, с Костопрахом переговорить…
Карачун поднял руку, и я умолкла на полуслове. Надо сказать, умолкла даже с некоторым облегчением, так как поймала себя на том, что уже начинаю повторяться. Ведь как раз собиралась снова перейти к «спасибо тебе, дедушка Карачун».
— А ну, подожди, Марья, — произнес он и усмехнулся. — Ответь-ка мне вот что, девонька. Я желание твое исполнил?
Я только кивнула.
— Исполнил, — удовлетворенно утвердил тот. — Сюда тебя перенес. Только вот о том, что будет дальше, никакого уговора у нас с тобой не было. Так?
Я судорожно сглотнула, но вынуждена была вновь кивнуть.
Что этот дедуля задумал? Уж больно довольный вдруг стал, хоть и встретил неприветливо.
— А значит, на то, что будет дальше, моя воля! — Карачун пристукнул резным посохом. — Как скажу, так и будет!
Я резко вздохнула. Вот оно! Слишком все хорошо начиналось, чтобы обойтись без пакости!
— И как будет дальше? — осторожно уточнила я.
— А дальше, Марья, я еще не решил. Вот подумаю лет пятьдесят, там разговор и продолжим, — заявил он. — Так что за пределы дворца тебе хода нет. Располагайся, обживайся, обслуга все тебе покажет.
Я чуть воздухом не подавилась.
— Э! Э-э! Что значит «нет хода»?! Как это «располагайся»?! А если я не хочу? Я свободный чело…
— С этого момента уже нет, — оборвал Карачун. — Мне, знаешь ли, не нужны лишние хлопоты. Мы только-только на мировую с Кощеем пошли, а он не имеет желания тебя тут видеть. И раз так, не будем огорчать уважаемого царя мертвых. Для пущей безопасности я вьюгой незримой тебя окутал, она чужой колдовской глаз к тебе не пропустит. Так что и не узнает никто, что ты снова в нашем мире объявилась.
Ну это… это вообще офигеть! Да какое он имеет право меня тут удерживать?! Да я…
Я вдруг осознала, что капитально попала.
— И чем прикажешь заниматься? — со смесью растерянности и злости выдохнула я. — Сколько ты там сказал? Пятьдесят лет?
— Через пятьдесят лет я только подумаю, что с тобой дальше делать, — поправил Карачун. — Так что ты в сроках меня не ограничивай. А чем заниматься? Ну, можешь вон из льдинок слово «вечность» повыкладывать…
— А слово «жопа» можно? Оно короче, — огрызнулась я.
— А можешь с дочкой моей пообщаться, — проигнорировав мои слова, как ни в чем не бывало продолжил он. — Снегурочка — та еще затейница, велела себе из вашего мира телевизор притащить. Целыми днями кино смотрит. Да не только смотрит. Она у меня этот, как его… ре-жис-сер она у меня.
Я несколько оторопело посмотрела на Карачуна:
— То есть как — режиссер? У нее здесь театр, что ли, свой? Или киностудия?
— Зачем киностудия? — Дед довольно откинулся на спинку ледяного трона. — Чародейка она с фантазией, колдовство такое учудила хитрое, что я аж диву дался. Мысли свои да желания прямо в ваш мир передает. Как раз в головы тем, у кого театры и киностудии.
Вот тут я окончательно потеряла дар речи от масштаба окружающего сюрреализма. Это что ж получается?..
— Так что, глядишь, и ты себе забаву какую найдешь. А то, честно признаться, все эти ее супергерои мне уже в печенках сидят. Чего только не выдумает! То человека с пауком скрестит, то с осой, а то вообще выдумает, будто кто-то из старых богов с тропы вернулся и по миру шастает с молотом заколдованным. И ладно бы себе развлекалась, так она мне это все пересказывает да фильмы потом смотреть заставляет. Успехами хвастает. А дочь ведь — отказываться нехорошо… н-да.
Я с усилием закрыла рот.
— Так что пусть уж лучше она тебе все это показывает и рассказывает, — подвел итог Карачун. — А то у меня тут дел по горло. — Он провел ребром ладони в вышитой рукавице по белоснежной бороде. — Недосуг мне с тобой более разговоры вести. Иди давай к дочке, через пятьдесят лет увидимся.
С этими словами Карачун хлопнул в ладоши, и вокруг меня взвихрился снег. Я отступила на шаг, заслоняя от колючих снежинок лицо рукой. А когда посмотрела снова, то увидела, как прямо ко мне подходят…
Вы серьезно? Снеговики? С морковками вместо носа и ведрами на голове?
Однако, когда я пригляделась, поняла, что это не морковки, а носы, хоть красные и огромных размеров. А на снежных головах красовались самые настоящие стальные шлемы, издалека действительно походившие на ведра.
Снеговики были классическими такими, трехшаровыми. На первом, большом, шаре снега помещался второй, поменьше, а третий играл роль головы. Ростом снеговики превосходили меня раза в полтора. Нижний, «двигательный», снежный шар был мне как раз по грудь. Катились снеговики весьма резво, сжимая в снежных руках, выраставших из вторых шаров, грозные на вид и остро заточенные грабли-трезубцы. Глаза и рты из угольков антрацитово блестели.
Намек был понятен и недвусмыслен: не пойду сама — заставят. Так что я напоследок мрачно взглянула на Карачуна и поплелась к выходу из зала, сопровождаемая боевыми снеговиками. А что оставалось делать?
Ледяной дворец Карачуна был огромен и величественно прекрасен. Неизвестные мастера, а может, и сам Карачун, разукрасили его резьбой и удивительными узорами. Свет играл и
