трапа, которые круто уходили вниз.
Сколько же раз она спускалась по этому трапу – сто, двести, триста? Кто только придумал эту пытку? Неужели мужчинам, которые проектировали это судно, не приходила в голову мысль, что в отсек когда- нибудь придется спускаться и женщине?
Ладно, обреченно подумала она, ничего не поделаешь, сама напросилась! Но ведь предупреждали же заботливые подруги, что в море будет очень тяжело и к некоторым неудобствам вообще ей никогда не привыкнуть…
Лампа в матовом колпаке у входа в трюм светила еле-еле, в полнакала. Надо будет обязательно сказать об этом дежурному электрику, решила Дайана. Стальные поручни холодили нежную кожу ладоней.
Впрочем, какую уж там нежную! Давным-давно, вернее, ровно через неделю после выхода в море, закончился крем для защиты рук от внешних раздражителей. Что тут поделать, если вокруг одна холодная и соленая вода?
Да, жаль, что нет перчаток, и как это она раньше не подумала переменить обувь? Вообще ходить по внутренним помещениям судна стоило бы в рабочей одежде. И лучше было бы иметь на ногах не изящные туфли на шпильках, а полотняные, рабочие, с пробковой подошвой. Их предпочитал носить на судне весь интернациональный экипаж – англичане, французы, поляки.
Правда, вечернее платье тоже мало подходило для подобного ночного променада. Тончайший голубой шелк не обрадуется встрече с мазутом или морской водой, пятна рыбьего жира не очень-то будут сочетаться с этим нежным материалом. Платье, между прочим, было куплено отцом в лучшем магазине Чикаго и подарено Дайане на восемнадцатилетие.
Конечно, жилая палуба, каюты и помещения научных лабораторий отличались ослепительной чистотой, команда на «Исследователе» была дисциплинированной и работящей. Но здесь, в трюме, у красивого шелка было много беспощадных врагов.
Да, и рукавицы! – подумалось ей. Обязательно надо будет взять в следующий раз у боцмана Фергюссона рукавицы или перчатки!
Всепроницающая влага и соль делали свое медленное зловещее дело, разъедая трубопроводы, сталь судовых конструкций. Сколько бы не тратил суровый боцман Фергюссон краски, стихия брала свое. Ремонт основательно потрепанного штормами судна обходился отцу в круглую сумму, и порой он обращался за финансовой помощью в федеральный Океанографический центр на Гавайях.
Профессора Кристофера Стемплтона уважали, ценили – ему никогда не отказывали. Сейчас «Исследователь» находился в прекрасном состоянии и был оборудован современной техникой, но, конечно, в сравнении с морскими круизными лайнерами казался утлым и малокомфортабельным суденышком.
Как только выдерживают шпангоуты и сталь обшивки бортов бешеные удары огромных волн? – удивлялась порой Дайана. Как жутко свистит в снастях и растяжках антенн ветер! Иногда ей было страшно смотреть, как зарывается в волну нос судна и белая пена заполняет все пространство бака.
Каждый раз, когда «Исследователь» вот так нырял, казалось, что судну не выровняться. Вот-вот сотни и сотни тонн морской воды ворвутся на жилую палубу, затопят все отсеки и заставят кораблик погрузиться в бездну, откуда нет возврата. И всех тогда съедят рыбы, какой ужас! – при этой мысли Дайана боязливо вздрагивала.
Боже, а как хорошо сейчас на берегу! – невольно думалось ей. Как счастливы люди, выбравшие для себя местом жительства не раскачивающуюся палубу, а земную твердь!
Дайана вспоминала широкие улицы ночного Гонолулу, разноцветные огни рекламы на фасадах красивых зданий, кроны высоких пальм, раскачиваемые ласковым ночным бризом. Резные пальмовые листья по особенному, таинственно шумели ночью и утром, хотя днем в их шуме загадки не ощущалось, – это был обычный шуршащий, привычный для человеческого уха звук.
Но ночью! Ночью звуки на берегу становились необыкновенными, неповторимыми, не то, что в море, где круглые сутки в ушах стоит однообразный свист ветра или плеск волн.
Как все-таки замечательно было в Гонолулу!
По ночам во влажной темноте парков и садов сладко пели тропические птицы, не обращая никакого внимания на музыку, доносившуюся из многочисленных кафе и ресторанов. А главное – земная твердь не качалась, не вздымалась и не проваливалась под ногами.
Лестницы в домах на берегу не были такими крутыми, как на судне, и не назывались коротким словом «трап». В широкие окна домов не вливались потоки холодной соленой воды, по коридорам отелей не бегали жуткие серые твари – крысы, и из каждого крана в душе ли, в умывальнике шла великолепная пресная вода, и никому в голову не приходило ее экономить.
И всегда под рукою были парикмахеры и портные, таксисты и менеджеры магазинов, готовые услужить, радушно бросавшиеся навстречу, стоило только появиться, войти в ярко освещенный зал. Меню в ресторанах не ограничивалось набором из пяти или шести блюд, свежие фрукты не хранились на льду, а просто срывались с дерева.
Вообще здорово, когда вещи не спрыгивают со стола на пол и когда пол не называется словом «палуба», двери сами собой не хлопают тебя по пальцам, кипяток не выпрыгивает из кастрюли, колбы и пробирки спокойно стоят на своих местах.
И как замечательно, когда карандаши, обычные карандаши, лежат себе преспокойненько на рабочем столе и не закатываются в такие щели, откуда их ничем не достанешь.
Да, как все же великолепно было на берегу! Что же еще хорошего осталось на суше? Конечно же еда. Прекрасные супы и салаты, паштеты, дичь, жареный картофель, бисквиты… Разумеется, рацион на борту «Исследователя» был разнообразен. Времена, когда моряки, да и пассажиры, на долгое время составившие им компанию, вынуждены были питаться исключительно солониной, давно канули в Лету. Судовой кок, кормя экипаж и ученых научной экспедиции, поистине проявлял чудеса кулинарного искусства. Но блюда, которые он готовил, неизменно рано или поздно повторялись. Разнообразие их в итоге было однообразным…
Осторожно поддерживая подол платья левой рукой, – не хватало только наступить на него и сорваться вниз, пересчитывая ступеньки! – Дайана продолжала осторожно спускаться по узкому трапу.
Неожиданно корабль сильно качнуло, видно, огромная волна резко положила его на правый борт. Ступени ушли из-под ног. Вцепившись в холодные поручни трапа обеими руками, бедная девушка с трудом сохранила равновесие. А судно вновь повалилось на борт – теперь уже на левый. Господи, когда же все это прекратится!
От качки ее сильно мутило. Боже, до чего мерзкое ощущение! Девушка даже застонала, на глаза навернулись слезы.
Неужели вновь приближается шторм, который будет длиться неделю или больше? В этой части Тихого океана штормы с такой продолжительностью – обыкновенное дело. А еще эти ненавистные тайфуны имеют привычку возвращаться!
Справиться с морской болезнью было выше ее сил. Дайана ненавидела проклятый океан с его бесконечной мертвой зыбью в тоскливую безветренную погоду, с ужасной качкой во время отвратительных штормов.
Сейчас он воспринимался ею как мертвое, безжизненное пространство, враждебное человеку. А бедные морские котики, несчастные пингвины и прочие обитатели этих гигантских водных просторов обречены проводить в столь ужасной среде всю свою жизнь! – думала она.
А киты? И охота умным животным заниматься любовью и размножаться среди внушающих страх и ужас, непредсказуемых волн?
Какое тупое однообразное движение свойственно этой огромной холодной стихии – вверх, вниз, вверх, вниз… На что это похоже и куда годится?!
Будь ее воля, Дайана с превеликим удовольствием осушила бы каждый дюйм земной поверхности и засадила бы его газонной травой. Или вообще с удовольствием заасфальтировала бы океан и другие моря!
Палуба вновь предательски ушла из-под ног. Боже, как тошно на душе! Хорошо хоть удалось спуститься.
Рука нашла на переборке выключатель, раздался щелчок, и узкий коридор осветился ярким светом электрических ламп…
