Брата Захарию немного удивила такая внезапная перемена настроения. Хотя, возможно, перспектива быть заклеванным до смерти демоном-голубем способна изменить любую точку зрения.
Я хочу, чтобы ты оказался в каком-нибудь безопасном месте.
– Ладно. Хорошо. Дай мне несколько часов, чтобы подбить хвосты, и мы с Розмари встретимся с тобой на рассвете на Мосту Искусств. Мы сделаем все, что ты скажешь. Обещаю.
Я могу составить тебе компанию… подбивать хвосты.
– Слушай, брат, хвосты, о которых я говорю, не любят, чтобы всякие Охотники совали нос в их дела. Надеюсь, ты понял мой намек.
Твой намек звучит слегка криминально.
– Арестуешь меня?
Меня волнует только твоя безопасность.
– Я целых двадцать два года как-то справлялся без твоей помощи. Думаю, и еще шесть часов продержусь, м?
Брат Захария потратил на поиски несколько десятков лет. Было бы крайне неразумно позволить этому юноше ускользнуть, заручившись одним только обещанием вернуться. Особенно учитывая все, что он успел узнать о его репутации. Репутация доверия не вызывала.
– Эй, я знаю, что ты думаешь, и знаю, что помешать тебе проследить за мной не смогу. Поэтому прошу простым понятным языком: хочешь, чтобы я тебе доверял? Тогда попытайся поверить мне. Клянусь чем хочешь: твой драгоценный потерянный Охотник будет ждать тебя на рассвете на том гребаном мосту.
И Брат Захария неохотно кивнул.
Ступай.
* * *Пыток Селин не любила. Да и никакие это не пытки – просто нужно заставить чародейку говорить. Валентин учил свой Круг осторожно обращаться со словами. Роберту и Стивену предстояло «допросить» Доминик дю Фруа, с применением любых методов, какие покажутся им уместными. Получив ответы на вопросы – имя Сумеречного охотника, с которым она находилась в контакте, подробности совершенных преступлений – они должны были доставить ее к Валентину и передать ему вместе с перечнем ее прегрешений.
Сейчас колдунья сидела, привязанная к складному стулу в дешевых апартаментах, которые они использовали в качестве штаб-квартиры. Она была без сознания; из царапины на лбу капала кровь.
Роберт и Стивен называли ее просто «колдунья» – даже не по имени, словно она была не живым существом, а… вещью.
Валентин настаивал, чтобы они провели расследование тайно, так, чтобы та, за кем они следят, этого не заметила. Но не успела наступить полночь их первого дня в Париже, а они уже все испортили.
– Если мы добудем хоть какие-то ответы, он не очень разозлится, – сказал Стивен.
Это прозвучало не слишком похоже на предсказание – скорее, на мечту. Стивен уже перестал воспевать мальчишескую красу ног Селин и гипнотическую белизну ее фарфоровой кожи. Он утверждал, что ничего не помнит об эффектах зелья, но стоило ей отвернуться, его взгляд до сих пор упорно скользил в ее сторону.
А вдруг он все-таки помнит, гадала она.
Вдруг, прикоснувшись к ней, заключив в объятия, поцеловав, он открыл в себе новые, доселе неизведанные желания?
Конечно, Стивен до сих пор женат на Аматис, и даже если он желает Селин… или хотя бы чуть-чуть любит ее, с этим все равно ничего не поделаешь.
Но что если…
– Кто-нибудь, кроме меня, еще голоден? – спросила она.
– Разве я когда-нибудь бываю не голоден? – отозвался Стивен и отвесил чародейке оплеуху.
Та пошевелилась, но в себя не пришла.
– Пожалуй, пойду поищу, чем бы нам перекусить, пока вы тут… разбираетесь, – Селин попятилась к двери.
Роберт резко дернул чародейку за волосы. Она вскрикнула и открыла глаза.
– Много времени это не займет.
– Отлично!
Селин надеялась, что они не заметят, как отчаянно ей хочется оказаться подальше отсюда. У нее кишка была тонка для таких мероприятий, но нельзя допустить, чтобы об этом донесли Валентину. Слишком много сил она потратила, чтобы завоевать его уважение.
– Эй, да ты же хромаешь! – воскликнул Стивен. – Хочешь еще одну ираци?
Он все-таки беспокоился о ней. Но она тут же велела себе не выдумывать лишнего.
– Нога больше не болит, – соврала она. – Я в полном порядке.
Целительную руну она нанесла не очень аккуратно, и рана не закрылась полностью. Иногда лучше чувствовать физическую боль.
Когда она была маленькой, родители нередко отказывались наносить ей ираци после тренировок, особенно если причиной травм были ее же ошибки. «Пусть боль напоминает тебе, что в следующий раз нужно лучше стараться», – говорили они. Столько лет прошло, а она все еще совершает ошибки. Так много ошибок.
Селин уже одолела половину старой лестницы, когда обнаружила, что забыла кошелек. Она отправилась назад, но остановилась перед дверью – из комнаты донеслось ее имя.
– Я и Селин? – переспросил Стивен.
Чувствуя себя немного глупо, она достала стило и аккуратно нарисовала на двери руну. Усиленные магией голоса теперь звучали громко и четко.
– Да ты шутишь! – расхохотался Стивен.
– С виду это был отличный настоящий поцелуй…
– Я же был под чарами!
– И все равно. Она ведь симпатичная, не находишь?
Последовала мучительная пауза.
– Не знаю, никогда об этом не думал.
– Брак не означает, что тебе нельзя даже смотреть на других женщин. Надеюсь, ты это понимаешь?
– Дело совсем не в этом, – возразил Стивен. – А в том…
– …что она таскается за тобой повсюду, будто слюнявый щенок?
– Ну, это, конечно, не способствует, – согласился Стивен. – Но она же совсем ребенок! Сколько бы лет ей не было, она все равно всегда будет ждать, пока ей кто-нибудь скажет, что делать.
– Тут я с тобой соглашусь. Но Валентин, кажется, уверен, что в девочке есть что-то большее.
– Всем свойственно ошибаться, – возразил Стивен. – Даже ему.
Теперь рассмеялись уже оба.
– Только при нем этого не ляпни!
Селин не сознавала, что бежит прочь, пока не почувствовала капли дождя на щеках. Она остановилась и привалилась к прохладному камню какого-то фасада, жалея, что не может раствориться и уйти в него целиком. Обратиться в камень, выключить нервы, чувства, сердце; наконец-то ничего больше не чувствовать…
В ушах у нее до сих пор звучал смех.
Она – просто шутка.
Нелепость.
Жалкое создание.
Стивен никогда о ней не думал, никогда не хотел, ему плевать, есть она или нет. И он никогда ее не захочет, что бы ни произошло дальше.
Ребенок. Ошибка. Ничтожество.
Переулки были пусты. Мостовые мерцали от дождя. Даже шарящий по окрестным кварталам прожектор на вершине Эйфелевой башни уснул, не говоря уж об остальном городе. Селин была совсем одна. Нога болела, слезы текли безудержным потоком. Сердце кричало от муки. Идти было некуда – и уж точно не назад, в эту комнату, к этому смеху.
Ничего не видя перед собой, Селин устремилась в ночь.
* * *На темных спящих улицах Парижа Селин была как дома. Прошло много часов, а она все шла и шла куда-то. Через квартал Маре, мимо громады центра Помпиду, с Правого берега Сены на Левый и обратно. Она навестила горгулий собора Нотр-Дам: жуткие каменные демоны цеплялись за
