А Темка, босой и растрепанный со сна, уже стоял на пороге дома.
– Мама, почему ты сидишь на полу? – спросил Темка, и Нина едва не разревелась от счастья.
Мало того, что ее мальчик пережил прошлую ночь, он разговаривал, мысли свои формулировал четко. Шипичиха предупреждала, что так оно и будет, что рано или поздно он войдет в силу. Нина не стала тогда спрашивать, в какую именно силу он войдет. Тогда она могла молиться лишь о том, чтобы он очнулся.
– Потеряла… – Нина встала на четвереньки, потому что боялась, что ее собственных сил может не хватить на то, чтобы принять вертикальное положение. – Пуговицу потеряла, Темочка!
Все-таки Чернов ей помог, бережно, словно она была сделана не из плоти и крови, а из хрусталя, подхватил за подмышки, поставил на ноги, но отпускать не спешил. Сказать по правде, Нина была ему за это благодарна.
– Нашла? – Темка подбежал к ней, обхватил за колени, и Нина пошатнулась.
– Нашла. – Она потрепала сына по голове. – Хочешь кушать, Темка?
Темка хотел. И кушать, и какао, и Ксюшиных пончиков. От этих его «хотелок» на душе сразу стало легко и радостно. Кажется, не только Нине.
– Так я сейчас сгоняю! – Яков пятился к выходу с террасы, его «авиаторы» лежали на столе, стеклами вниз. Еще поцарапаются, подумалось некстати. – Тебе, малой, пончиков и мороженого, а мамке твоей чего? – Он перевел умоляющий взгляд на Нину, словно от ответа ее зависела вся его жизнь.
– А мне венского пирога. – Он хороший человек. Кажется. Темная вода нашептывала, что доверять нельзя никому, но Нина все еще предпочитала верить.
– Вот и решено! – Яков пятился к выходу с террасы и едва не свалился со ступеней, в последний момент ухватился за поручни. – А я себе сигарет куплю. Курить хочется, аж пар из ушей идет!
С пробуждением Темки как-то сразу все наладилось, жизнь вошла в привычное русло. Хотя бы попыталась войти. Нина готовила сыну еду, поглядывая за тем, как Темка играет на террасе с Черновым. Это сначала показалось, что играет, а потом выяснилось, что из срезанной на берегу ветки Чернов мастерит Темке свистульку. Очень громкую, надо сказать, свистульку. От ее звонких трелей у Нины заложило уши. А Темка был в восторге. Он болтал без умолку, и казалось невозможным то, что психологи и психиатры – все как один! – считали его аутистом. Для ее маленького сына Темная вода оказалась целебной.
Потом они обедали на террасе. Вчетвером, вместе с вернувшимся из «Стекляшки» Яковом, и Нине на мгновение подумалось, что вот такой и должна быть настоящая жизнь. А еще ей подумалось, что Темная вода способна помочь и ей тоже. А потом ее вдруг разморило. Дремоту эту не мог разогнать даже страх того, что Тема останется без присмотра, настолько сильной, настолько всепоглощающей была та усталость, которая на нее навалилась…
– Э, да ты носом клюешь, – сказал Яков.
Он сидел на нижней ступеньке ведущей вниз лестницы и курил. Специально отошел подальше, чтобы не дымить на Темку.
– Иди поспи, а я присмотрю за малым.
Она бы поспала, но никому нельзя верить. Она знает Якова всего пару дней, а по сути, не знает о нем ничего.
– Иди. – Чернов глянул искоса. – Часа два у тебя точно есть.
Два часа в ее положении – это настоящая роскошь. Ей нельзя спать ночью, а это значит, нужно попытаться восстановить силы днем. Вот только что она знает о Чернове? Можно ли ему доверять?
Наверное, он прочел ее мысли, потому что многозначительно хмыкнул. Я спас вас уже дважды, читалось в его взгляде, но ты, конечно, вольна меня подозревать.
Она не станет подозревать всех подряд. Чернова точно не станет. Он появился здесь задолго до них с Темкой, он не пришел за ней из прошлой жизни, а это значит, его можно не бояться.
– Спасибо! Я буду тебе очень признательна! – Она старалась говорить так, чтобы он сразу понял, насколько важна для нее его помощь.
Наверное, он понял, потому что улыбнулся немного растерянно, а потом сказал, обращаясь к Темке:
– Ну что, Темыч, будем вырезать лук и стрелы?!
А Нина снова подумала, что Темная вода иногда не такая уж и темная. По крайней мере, посреди бела дня.
* * *Они дали Нине поспать не два, а целых три часа, хотя, сказать по правде, Чернову и самому уже хотелось прикорнуть где-нибудь в тенечке. Он держался мужественно и стойко. Не имея никакого опыта общения с малыми детьми, справлялся он неплохо. Этот конкретный ребенок его даже не раздражал. Удивительное дело!
А Яков уехал сразу же, как только Нина ушла в дом, сказал на прощание шепотом, чтобы не слышал Темыч:
– Надо бы за ними присмотреть.
Чернов уже хотел было буркнуть, что не нанимался в няньки, но неожиданно для себя кивнул. Он присмотрит. Ему бы только отоспаться перед вахтой.
К себе домой он вернулся уже ближе к вечеру, не стал ни есть, ни пить, сразу же завалился спать. И проспал, кажется, до самой ночи. Проспал бы, может, и до утра, если бы не песня…
Не то молитва, не то колыбельная на непонятном языке. Или просто он спросонья не может разобрать слов? Чтобы разобрать, нужно выйти из дома, подойти поближе к воде. Войти в воду…
Босым ногам холодно и немного щекотно, но нет смысла обращать внимание на такие мелочи, когда воздух дрожит, вибрирует от этой не то колыбельной, не то песни, в которой теперь даже слова можно разобрать. Хотя бы одно слово…
– Вадим… Вадим… Вадим… – Теперь это не песня, а зов, раз невидимые певуньи знают его по имени, раз зовут к себе в хоровод.
А дно – желтый песок и мелкая галька – уходит из-под ног, проваливается куда-то в преисподнюю, и, чтобы продолжать слышать, чтобы приблизиться к невидимому хороводу, нужно уже не идти, а плыть. Он и плывет. Он хорошо плавает, ведь почти все его детство прошло у воды.
Плыть легче, чем идти, нужно только держаться лунной дорожки, которую словно специально для него выложили на темной неподвижной глади. И на прикосновения чьих-то ледяных рук не нужно обращать внимания. Он не должен отвлекаться, он должен слушать зов.
Вода, сначала гладкая как зеркало, теперь идет рябью. Мелкие волны складываются в концентрические круги, и Чернов понимает, что это – хоровод. Подводный хоровод… А он в центре, он тут самый главный…
Как на Вадькины именины испекли мы каравай… вот такой вышины… вот такой ширины… Каравай, каравай, кого хочешь выбирай…
Он и выбрал. Вот эту большеглазую, улыбчивую, с тугой косой. Она чем-то похожа на Нину, и она ему улыбается. Как же призывно, как же страстно она ему улыбается!
