Вояки похватали детей за шкирку, как каких-нибудь животных, и поволокли в коридор. Их ни капли не заботило, что те плачут, вырываются и зовут матерей. Скоты знали свое дело. Они добросовестно выполняли приказ. Угомонив детей подзатыльниками и передав их людям в оранжевых комбинезонах, вояки вернулись обратно. А четверо оранжевых исчезли вместе с детьми настолько быстро, что, отвлекшись на вояк, я этого даже не заметил. Женщины не умолкали.
– Тихо! Тихо, я сказал! Голова уже разболелась от вашего скуления! – окинув их грозным взглядом, завопил очкарик. Но те продолжали. – Ничего, сейчас вы у меня заткнетесь!
В его элитарном комбинезоне даже нагрудный косой карман имелся. Он достал из него нож-бабочку и, умело покрутив, оголил клинок. Девушка все еще не отпускала его ноги, продолжая взывать к совести. Злорадно ухмыляясь, очкарик склонился над ней и запустил пальцы левой руки в ее волосы. Она вздрогнула, подняла голову, но, встретившись с его звериным взглядом, опять опустила.
Обращаясь с ней, как с собакой, он погладил ее по голове, почесал шею и легонько похлопал по щеке, но на этом его «прянички» закончились. Дальше в ход пошел кнут! Очкарик резко схватил девушку за волосы и с силой потянул вверх. Вцепившись в его руку, она стала кричать.
– Отпусти ее, сволочь! – не выдержал я.
Кирилл обернулся, Дарья что-то прошептала, Натали коснулась моей руки, Давид ущипнул меня за бок, а очкарик сделал вид, что не услышал. Девушка стояла уже почти во весь рост, но тот не торопился разжимать кисть. Наоборот, казалось, он еще больше приложил усилий, будто намереваясь содрать скальп. Разразившись хохотом, очкарик прижал правую руку к ее животу и стал медленно поднимать ее к груди.
Женское рыдание и голоса затихли в одночасье.
– Э, ты что, совсем уже?! – Наплевав на все, я ринулся к нему очертя голову. – Стой! Попробуй только!
Все, что удалось, – это лишь выбежать из строя на метр или полтора. Неожиданный удар прикладом в живот свалил меня на пол. Скорчившись от боли и стоная, я с ужасом наблюдал за последующими действиями безумного очкарика.
Беря старт от подмышки, его кисть, сжимающая нож, промелькнула перед горлом девушки. Кровь брызнула очкарику в лицо, на очки и одежду. Продолжая посмеиваться каким-то странным, жутковатым смехом, он отпустил ее волосы и вальяжно отошел в сторону. Из перерезанного горла фонтаном хлынула кровь. Опустившись на колени и простояв так секунду, девушка упала ничком.
Вокруг послышались ахи, вскрики, плач.
– Что же ты, падаль, наделал?! Зачем ты ее убил?! – До очкарика всего-то метра четыре было, но ствол автомата, упирающийся в спину, сводил к нулю мои шансы. – Ты заслуживал такое, она – нет! А ну, иди сюда, мразь! И ножичек прихвати, я тебе его вместе со своим кулаком в глотку затолкаю!
– Как же, как же… помню. Ты тот взбалмошный мальчуган, который не умеет держать себя в руках, – вытирая нож о комбинезон убитой девушки, протянул он.
– Конечно, помнишь, гнида! Еще бы ты не запомнил! Что, убьешь меня теперь?! Отомстишь?! Так давай, я тебя не боюсь!
Вынув из кармана сиреневый платок, очкарик еще раз тщательно протер клинок и рукоять.
– Нехорошее мнение у тебя обо мне сложилось, Богданцев. – Он положил в карман нож, застегнул молнию и принялся протирать очки. – Я на самом деле не злопамятный, а вот кое-кто очень даже. Разнарядка на тебя другая выписана, как и на твоих друзей-товарищей.
– Чего?! Какая еще, к чертям, разнарядка?!
– Очень скоро ты об этом узнаешь. И ой как приятно удивишься!
– Кем выписана?!
– Вот невезуха-то, и двух дней не прошло, как из химчистки забрал. А тут это… – промямлил он, безуспешно потирая кровавые пятна на комбинезоне. – Эх, нести теперь опять.
Бросив платок на спину девушки, очкарик вдруг вспомнил, что не вытер еще кое-что. Личико свое тошнотворное! И хоть оно выказывало недовольство, но нагибаться-таки пришлось. Он быстро поднял платок и, аккуратно поводив им по лицу, словно оно святыня какая-то, бросил обратно.
– Кем выписана?!
– Кем-кем, начальником, естественно. Почтеннейшим человеком. Самим Алексеем Вениаминовичем. Он, кстати, лично меня попросил, чтобы я с тебя и твоей шайки глаз не спускал. До самого вашего отбытия.
– Как же я сразу не догадался, что тут не обошлось без свиного рыла Шакалова!
– Зря ты так. Алексей Вениаминович, между прочим, тебе и твоим дружочкам и подружкам жизнь сохранил, а ты его доброе имя поносишь. Нехорошо, Богданцев, ох нехорошо.
– Ничего, однажды я ему столько благодарностей отвешу, что не унесет! И тебя как следует отблагодарю, можешь не сомневаться!
– Когда? В следующей жизни?
– Еще в этой! Обещаю! Нет, клянусь!
– Ха-ха! Представляю твое лицо, когда ты прибудешь на место и поймешь, насколько нелепы были твои заявления.
– Какое еще место?!
– Я же сказал, скоро узнаешь. Алексей Вениаминович хочет, чтобы это было для тебя сюрпризом. Ха-ха! А пока вернись в колонну, иначе я найду способ, как сделать очень больно не только тебе, но и твоим соратничкам! Уяснил?!
Ничего не ответив, я поднялся и пошел в строй. А очкарик отобрал из остальных колонн еще по четыре человека и увел их с помощью своей вооруженной своры. Через несколько часов, войдя вместе с развозчиком еды, за трупом девушки явился человек в красном…
Деваться было некуда, оставалось лишь ждать новых сюрпризов Шакалова, которые уж точно не окажутся лучше старых. И ждать пришлось немало.
Спустя десять обедов к нам заглянул очкарик за новыми жертвами, но в их число мы снова не попали. Его «добычей» стали девять вновь прибывших мужчин, два старика, три девочки дошкольного возраста и одиннадцать молодых девушек.
Удача, если можно так назвать, улыбнулась нам в следующий раз, по прошествии еще двадцати обедов. Отобрав с полсотни человек, очкарик отвел их неведомо куда, затем вернулся за нами. Правда, помимо нашей пятерки, он прихватил еще и Назара с сыном. На нас опять надели кандалы, но в этот раз только на руки, приставили охрану, шестерых по бокам и двоих сзади, и первым делом сводили в душевую.
Двадцать минут! Целых двадцать блаженных минут нам выделили на помывку! Мылом обеспечили, полотенцами, а потом даже и новые коричневые комбинезоны с красными носками выдали. Для полного счастья не хватало лишь расчесок, но почему-то в них нам отказали. И вот уже минут десять мы, все такие из себя чистые,