осталась лишь оболочка. Неужели ты думаешь, что Ярл, лишь начавший постигать премудрости ведовства у своей матери, мог обернуться волком и разогнать Охранителей Сторон Света? Или вернуться с Ледяных Полей? Или ему был известен тайный смысл священных чисел? Подозреваю, он ничего не слышал о пентадах, гептадах, не говоря уже о сокровенной цифре тридцать шесть. Помнишь шатуна, над которым склонился твой брат по пути к Дому локапал? В тот миг, когда взгляды наши встретились, я овладел его телом и пребываю в нем до сего времени. У меня свои цели, и они вовсе не совпадают с твоими намерениями завоевать мир.
— Ты — демон? — выдохнул Лисий Хвост, стиснув рукоять меча так, что побелели костяшки пальцев.
— Нет, я не демон. Я — представитель народа, знания которого неизмеримо выше всех прочих. А тот, кто владеет великими знаниями, — несет большую ответственность перед остальными. Мне нужны меч и плеть небожителей, ибо в них скрываются частицы силы, которая тебе и не снилась во всех твоих удивительных снах. Опасность, нависшая над миром, куда серьезней, чем твои жалкие потуги его покорить.
— Гром в облаках! — рявкнул руг, извлекая оружие. — Я подозревал… О Арес, где были мои глаза!
— Твои глаза не видят дальше собственного носа. Лучше убери меч и отойди с дороги.
Только когда они скрестили клинки, Дагеклан окончательно поверил, что Да Дерг вернулся. Сам опытный фехтовальщик, Железная Рука сразу понял: Ярл не мог бы столь изящно и точно орудовать кривым мечом. Заложив левую руку за спину, он легко отбивал мощные удары Мидгара, не поддавался на обманные движения, и сколь яростно ни нападал вождь ругов, оставался на месте, все время поворачиваясь лицом к противнику.
Несколько раз, заставив наследника Таркиная открыться, он легко мог поразить его в грудь, но задерживал клинок в двух пядях от меховой куртки Лисьего Хвоста. Грубые черты лица Ярла разгладились, на губах блуждала насмешливая улыбка, и хотя внешне он оставался почти прежним, телом руга теперь полностью владел загадочный фаллиец.
Они дрались на зеленом косогоре, в тени летучих челнов, похожих на огромные блестящие веретена, и один из бойцов более всего жаждал убить того, кого еще недавно любил и называл братом, а другой хладнокровно защищался, не получив ни единой царапины за все время схватки, но и не ранив своего противника.
— Проклятый колдун, — хрипел Мидгар, — ты погубил Ярла, но тебе не получить небесных кораблей! Только когда я умру…
— Я мог бы уже десять раз убить тебя, — отвечал его недруг, отбивая выпады, — но не хочу этого делать. Разве жадность достойна истинного руга? Я ведь оставляю один корабль!
— Зачем он мне, если ты заберешь меч и плеть ямбаллахов? Ты — вор, и я убью тебя! Знаю, что убью, ибо пророчество Иорды должно сбыться…
— Ребенку опасно играть с оружием, — вдруг сказал отшельник негромко, но так, что все услышали.
И тут же меч руга отлетел в сторону.
— Подойди, сын Таркиная.
Мидгар, недоуменно глядя на свою руку, только что сжимавшую рукоять меча, повиновался.
— Вижу, ты знаток древних предсказаний, — улыбаясь, сказал старик. — Помнишь, что говорил Иорда о своем возвращении?
— Забыл, — Лисий Хвост покосился на Ярла, который, вложив клинок в ножны, стоял на том же месте, где они недавно бились. — Там было что-то непонятное…
— А ты вспомни, сынок.
— «Я вернусь, когда… когда раздастся звук хлопка одной ладони». Это значит — мы никогда не увидим пророка.
— Толкователи, — не то одобрительно, не то насмешливо произнес старик.
Потом поднял руку с разжатыми пальцами. Он не сделал больше ни единого движения, но громкий, отчетливый хлопок прозвучал, эхом отразившись от горных склонов. Тогда старик помахал рукой, призывая всех подойти.
— Когда-то меня звали Блаженным Иордой из Темного Распадка, — продолжая улыбаться, заговорил отшельник. — Место там гнилое, растет много грибов охму. Жил я одиноко, делать особо было нечего, вот и пристрастился грибочки варить да отвар попивать. Сам знаешь, сынок, что после того напитка бывает… Ничего, что я тебя, вождя великого, сынком называю? Извини уж, лет мне поболее, чем вам всем, вместе взятым, и еще десять раз по десять. О тебе, Бу, я не говорю. Так вот, стали мне являться разные видения, и пошел я по людям, дабы снискать себе пропитание. Руги дурачков да блаженных издревле привечают, не без опаски, конечно. Иных даже били, но не до смерти. Чаще слушали, разинув рты: еще бы, такое развлечение! Я отвару напьюсь, наземь грохнусь и ну слова разные выкрикивать… Иногда дельное, но больше чепуху разную. «И восстанут мертвые, и лед поглотит землю»… Или вот еще: «И будет сей посланец ликом темен, и на руках огонь, и без сердца»… Кудесники кое-что запомнили и потом передавали из уст в уста.
— Ты хочешь сказать, что все твои пророчества ничего не значат? — ошеломленно молвил Мидгар. — Всю жизнь я верил, что в словах Иорды заключена высшая истина, всю жизнь ждал наступления времени… Скажи, старик, что все это было обманом, и я тут же воткну нож себе в сердце!
— Ну что уж ты так, — слегка поморщился отшельник. — Кто там говорил, что на флейте, не имеющей отверстий, играть труднее всего? Ну так сей мудрец был прав. Ты, сынок, послушай все же старика, может, и не станешь себе кровь пускать.
Долго я валял дурака и питался за счет подаяний, пока случайно не попал к куннам. А у степняков иной взгляд на вещи: блаженных они сажают на колья, дабы молодежь с толку не сбивали. Едва не лишился я жизни от рук кочевников, да повезло — продали меня в рабство ругорумам. Рабство у них легкое, худшее наказание — розги, смоченные в уксусе. Смертью казнят лишь тех, кто крадет золото, а я всегда был к нему равнодушен. Купил меня один мудрец, для потехи: очень ему забавно было меня слушать. Потом в ученых спорах многие мои речения употреблял к месту и не к месту.
Мудрецы тамошние все думали, как дверь Павильона открыть и в тайны ямбаллахов проникнуть. Открыли наконец, но что-то там испортили, пришлось другую навесить, железную. До конца лестницы — они никогда не поднимались, считая, что ступени ведут прямиком в бесконечность. Никто их и не понуждал: ругорумы так привыкли к довольству и благодушию, что только пугали себя, словно дети, ужасами, таившимися за Медными Порогами. Какие-то воспоминания у них сохранились, об Астарте толковали, коему раньше жертвы приносились, о пропастях бездонных…
Как-то я увязался за своим хозяином в Павильон, да и улизнул вверх по лестнице. Никто догонять не стал, все решили, что глупый раб сам полез в пасть Астарту. А если никакого Астарта нет, того хуже, попадет дурачок прямиком туда, где нет ни концов ни начал, и тоже сгинет.
Рассуждая так, мудрецы были недалеки от истины: я действительно оказался в довольно странном месте. Как миновал зал Безмолвно Глядящих и пропасти — рассказывать не буду, у каждого свои методы. Потом бессчетно блуждал в лабиринтах, учась распознавать, что есть съедобного на полках и в нишах. Мыслю, снаружи миновала не одна сотня зим и лет, а мне ничего не делалось, только одежда слегка износилась.
Среди таинственных предметов я обнаружил вот такие полупрозрачные плитки, открыл письмена, в них заключенные, и научился их понимать. Поначалу я ужаснулся: все, что когда-то приходило в мою бедную голову под воздействием отвара грибов охму, было начертано здесь и объяснено тысячами различных способов. Высочайшая мудрость заключалась в этих плитках, но она грозила увлечь в пропасть безумия. Я перестал читать и пытался разбить крепчайшие плитки, я топтал их ногами и метался по железным коридорам с дикими криками… И вот, когда я уже совсем решил броситься в огненную бездну, мне повстречался Астарт. Мы поговорили, и он мне многое объяснил.
— Ты… говорил с этим чудовищем?! — охнул Мидгар.
— Конечно. Астарт — большой мудрец, ведь у него целых семь голов, хоть и довольно уродливых… Не печалься, юный Аскилта, Астарт успел отложить яйцо, из которого заново сам и родится. Не пытайся это
