Из кормовой и носовой надстроек на палубу выходили двери, а над ними прибиты были бронзовые дощечки с какими-то надписями. Поначалу Конн решил, что знаки ему неизвестны (они походили на стигийские иероглифы), но письмена вдруг сложились в аквилонские буквы, и он прочел изречение на кормовой надстройке: «Оставь надежду на светлом берегу». Над входом в носовое строение значилось: «Отходя ко сну, помысли о том, что, как ныне укладываешься ты на свое ложе, тело твое вскорости уложено будет другими в могилу».
Конн с некоторым содроганием вступил на палубу Корабля Мертвецов. Он слышал о нем, но не думал, что доведется подняться на борт мрачного судна до того, как перестанет биться сердце. Палуба, как и все судно, не была деревянной, а слагалась из мелких блестящих чешуек.
— Ногти мертвецов, — пояснил хозяин, когда они поднялись по трапу. — Не велика плата за перевоз, а нам польза. Суденышко старое, латать часто приходится. Входите, входите, с живых ничего не берем.
Кормчий с вывернутой шеей, назвавшийся Хроном, наводил жуть не меньше, чем его корабль. Правда, лишь поначалу: чувствовалось, что Хрону нечасто приходится возить живых, а с тенями бесплотными — много ли поболтаешь? Шагая по палубе, кормчий охотно пускался в объяснения.
— Воды Темной Реки медленны и слишком вязки, — говорил он, вращая головой, словно флюгером. — Да и не воды это, а спрессованная Пустота, если вы понимаете, о чем я. Так что приходится кораблик подгонять. Вот здесь, посередине, имеется колесо, наш главный движитель.
Полое колесо выступало над палубой между кормовой и носовой надстройками локтя на три. Оно имело лопасти, а внутри, между спицами, маячили какие-то тени. Как только кормчий отдал приказ отправляться, тени пришли в движение, и колесо медленно повернулось. Без всплеска судно отвалило от берега — казалось, оно плывет над поверхностью Темной Реки.
— Живее, канальи бесплотные! — рявкнул Хрон голосом заправского морского волка, становясь к рулевому веслу. — Нам еще в двух местах пристать надобно, а пассажиры ждать не любят!
Трехголовый Керб улегся возле колеса, грозно порыкивая. Тени внутри мелькали все быстрее, между лопастями то и дело возникали и тут же таяли неясные лики. Конн готов был поклясться, что один туманный образ был как две капли воды похож на задушенного Великим Киммерийцем короля Нумедидеса, портрет которого он однажды видел на чердаке тарантийского дворца. Впрочем, может быть, это ему только показалось.
Корабль Мертвецов вышел на середину реки, и вид по ее берегам сразу же изменился. Тяжелый каменный свод все еще заменял небо над Темной Рекой, но справа вдруг заиграло солнце, и его лучи осветили идиллический пейзаж: возделанные сады, колосящиеся нивы и тучные стада, ухоженные деревеньки, храмы под золотыми куполами и города за высокими зубчатыми стенами. На башнях реяли разноцветные флаги, всадники в дорогих одеждах скакали по ровным дорогам на великолепных конях, и народ, приветствуя их, бросал в воздух шапки.
— Мир живых, — ухмыльнулся Хрон, — такой, каким они хотят его видеть.
Конн посмотрел на левый берег, тонувший в сумраке. Там, по бескрайним пространствам, медленно шествовали вереницы серых теней, а далеко на горизонте проступала сквозь мглу призрачная громада неведомой цитадели, упиравшейся в облака.
— Серые Равнины… — прошептал король, не в силах оторвать взор от этой мрачной картины.
— Точно, — кивнул Хрон, — а замок, который отовсюду виден, зовется Мокрая Морось, и обитает там Хель Безжалостная, хозяйка тех мест.
— Я думал, повелитель Серых Равнин — Нергал.
— Серые Равнины — еще не весь Нижний Мир. Нергалу ведомы места куда пострашнее. Он бывает, где захочет, и появляется там, где ему вздумается. Тех же, кого я перевожу через Гьёлль, встречает Хель Безжалостная.
— Гьёлль?
— Темная Река имеет много названий, но это неважно. По ней можно приплыть куда угодно, если, конечно, знать лоцию. Я знаю и доставлю вас по назначению. Но сначала мы сделаем пару остановок. Шевелись, канальи!
Он навалился на рулевое весло, судно заскрипело и медленно стало приближаться к залитому солнцем берегу. Неподалеку, в густой тени оливы, возле звонкого ручья устроилась парочка: отрок и юница в праздничных пестрых одеждах. Они самозабвенно целовались, и ласковый ветерок трепал ленты, вплетенные в косы девушки.
Мрачное судно приближалось. Керб вздыбил змееподобную растительность на хребте и глухо зарычал.
— Неужели ты хочешь забрать их в самый разгар любовных утех? — мрачно спросил Конн кормчего. — Они столь молоды и невинны, что умрут от одного жуткого вида твоего корабля!
— Они не видят ни реки, ни нас, ни Корабля Мертвецов, — скривил Хрон тонкие губы. — А стоило бы — жизнь так быстротечна…
И, сложив ладони рупором, гаркнул, перегнувшись через правый борт: «Живущий, помни о смерти!»
В тот же миг ветви кустов раздвинулись, и какие-то люди, размахивая дубинками, бросились на влюбленную пару. Крики и стоны огласили солнечное утро: нападавшие страшно ругались и вязали молодых толстыми пеньковыми веревками. Корабль Мертвецов едва миновал оливу, а изрядно помятых и связанных влюбленных уже волокли к лошадям за кустами…
— Ты накликал на них беду, — сурово молвил Конн, — ты, исчадие тьмы…
— Ничего подобного! — Хрон откровенно веселился. — Суровые испытания — лучшая проверка для подлинности любовных чувств. Эти двое принадлежат к враждующим родам, но сейчас, по большому счету, им ничего не грозит. Девице дадут розог и оставят без сладкого, юнца запрут в темную, а потом отправят на летние сборы ополчения. Если любовь их — истинная страсть, они найдут способ вновь соединиться: убегут за море или примут яд… Возможно, какой-нибудь сочинитель напишет о них прекрасную поэму. Так что мы, исчадия мрака, даруем поэтам источник высшего вдохновения!
Он поклонился, вывернув шею так, что его черные без зрачков глаза уставились на каменные своды над Темной Рекой.
Корабль Мертвецов плыл теперь вдоль солнечной стороны, но люди, попадавшиеся на берегу, его не видели. Они спокойно занимались своими будничными делами, и только какая-то толстая крестьянка, половшая огород, вдруг схватилась за сердце и уставилась туда, где за кустами боярышника проплывало мрачное судно.
— А тебе, матушка, пора в Макабраск, а то и поплясать толком не успеешь, — проворчал Хрон.
— Что это за Макабраск? Город? — спросил король.
— Кладбище невинноубиенных младенцев, — пояснил кормчий, — веселое местечко, если вы понимаете, о чем я. Сейчас сами увидите — мы пристанем там, чтобы принять на борт груз.
Впереди показалось ровное, утоптанное множеством ног место, обнесенное полурухнувшей галереей. Под ее обломками кое — где виднелись запущенные, заваленные горами мусора могилы. Галерея обрывалась у берега и в плане напоминала конскую подкову. Через уцелевшие арки и проломы внутрь этой странной арены валом валил народ.
Керб зарычал громче, лопасти закрутились быстрее, тени мелькали между спицами, как белки в потешных колесах, на которые так любят глазеть праздные зеваки в танасульском зверинце. Хрон навалился на рулевое весло, направляя судно к деревянной пристани.
Борт, покрытый ногтями мертвецов, шаркнул по мокрым доскам, и Корабль Мертвецов застыл у причала.
Никто из толпившихся на площади на него не смотрел. Здесь шла стремительная, самозабвенная пляска. Мужчины, женщины и дети, старики и молодежь, знатные особы в роскошных платьях и нищие в лохмотьях кружили в пестрых хороводах, парами и в одиночку, заламывали шапки, рвали на груди рубахи, били ладонями по коленям, пускались вприсядку или колесом, девицы высоко подбрасывал ноги в срамном нак — наке, обнажая свои прелести до пупа, почтенные матроны крутили толстыми задами и проворы — мальчишки, не забывая кривляться и гримасничать, ныряли им под многочисленные юбки…
Зрелище сие можно было бы счесть за деревенскую ярмарку, если бы не отсутствие музыкантов. Плясуны выделывали свои коленца в полном молчании, только сопение да оханье слышались над
