— Все ок, Удир! Наш гость уже уходит. Сейчас еще кину косточку для размышлений.
— Не зарывайся..
— Это ты не зарывайся, МакГрейвз! Ты — долбанный кусок мышц, все решаешь силой и тупо не видишь в своем глазу бревна. Я не понимаю, как, вообще, такой как ты …хотя… понять, как ты добился своего положения я могу. Все-таки ты сильнейший, но мозгов это тебе не прибавило. Тиффи украли потому, что ты слишком долго тянул свой паровозик под названием «Мое несчастное прошлое» до станции «Настоящее», ты не разбирался с проблемами своей стаи. Сейчас же ты сидишь и тупо идешь напролом! Видите ли, сидел и ждал, когда ему позвонят? Ничего не было бы, если бы ты не был беспечен. Привел новую бабу в стаю, где каждый знает, кто твоя Луна!
— Не смей говорить о ней!
— МакГрейвз, но ОНА есть! Делать вид, что у тебя нет истинной пары, когда она живет рядом с тобой!
— Ты хочешь сказать, что это…?
— Нет, МакГрейвз, я хочу лишь сказать, что ты — мудак, который не в состоянии решить проблему со своими отношениями и связями, отчего в твоей стае НЕТ ПОРЯДКА. СТРАХ как-то слабо дружит с порядком. В итоге твою женщину вышвырнула ТВОЯ собственная стая. Все молчат, уверен, будь твоя стая верна своему вожаку, они сами бы сдали предателя….
Оба смотрели и молчали, Альбус явно был на грани, но Рен никак не хотел упрощать ему задачу.
— А знать, я узнал от своих людей. Я не сижу на месте, не бегаю к тебе на поклон. Мне плевать на тебя. Если я найду её первым, я не отдам её тебе, МакГрейвз. Просто потому, что ТВОЯ ЛЮБИМАЯ СТАЯ в один прекрасный момент перегрызёт ей глотку. Вали по-хорошему. У меня дел море, чем работать для тебя грушей.
Рен подошел к столу и достал сухие салфетки, приложил к кровоточащему порезу на губе один платок. Альбус не стал больше ничего говорить, но уходя, проронил лишь одно слово.
— Ты нихрена не знаешь, Рен. Но если ты попытаешься забрать у меня Тиффани, я убью тебя, клянусь, убью…
Дверь тихо затворилась, и гость покинул комнату в мастерской, а Ренгар как куль свалился в кресло, закрыв лицо руками.
— Мать твою, что я творю? Зачем я свой язык развязал. Гадство! Гадство! Гадство! — ударял он кулаками по столу.
Глава 57
Мы все винтики — винтики одной системы
Мерное покачивание опустило Тиффани в дрёму. Где-то в районе пяти утра они смогли выбраться окольными путями на трассу 59. Долго выбирали попутку. В итоге им удалось залезть в фургон старичка, который вёз в город тыквы и кукурузу. Какой-то фермер без каких — либо заморочек. Ездил он один, так как сыновья сейчас строили новые теплицы и готовились к закрытию дачного сезона. Шайа напоминала ему его покойную жену. Старик всю дорогу веселил её и даже угостил яблоками. Шайа не привыкла к такой заботе, но неосознанно тянулась. Грустно оставаться сиротой, больно ощущать пустоту там, где раньше жила забота и любовь.
— Мел, всегда по молодости чудила. Будь-то мелочь вроде постиранных цветного и белого белья, либо поломки пылесосов, тостеров. Беда с ней была большая, словно ураган, а не женщина. Но какой красивой была её улыбка, когда она пекла мне пироги, обмазавшись в муке и варенье, — сетовал мужчина. — Ради этого можно и пережить ремонт техники. Дети не пошли в неё характером. Моя Мелли была нашим мини торнадо, пока к 40 годам у нее не начались микро — инсульты. Чертова болезнь, она всегда нежданно подкрадывается. Ты, милочка, береги здоровье, сможешь дольше прожить, пусть бог отмерит.
— Я на это очень надеюсь, мистер Фоливан, — улыбалась ему Шайа. — Я тоже потеряла своих близких. Несчастный случай, могу Вас понять.
— Да, нет. Это мне не дано понять тебя. Бедная детка, давно это произошло?
— Очень давно, но не настолько, чтобы я забыла, какими они были в моей памяти.
— Меня растила мать-одиночка. Отца в живых я не застал, но у меня был дед по отцовской линии. После смерти отца мой дед и его жена — моя бабушка позвали нас к себе на ферму, где и по сей день я и мои дети работаем. Но это не то же самое, чтобы знать и помнить родных, а затем потерять. Ты — храбрая девочка Шайа, не сдаешься.
— Мой папа он был таким, я помню, как он работал не покладая рук. Папа был пожарным, он рисковал жизнью сотни раз. Когда он рассказывал о пожарах и спасенных им людях, то всегда учил меня. «Детка, никогда нельзя сдаваться. Сдаваясь — ты не просто проигрываешь, ты можешь потерять намного больше. Если я бы сдавался, то многие люди могли бы погибнуть при пожаре».
— Твой отец — настоящий герой.
— Да…он был именно таким. Мама так боялась за него, но в итоге они ушли вместе. Ради их памяти я не буду сдаваться и буду сильной до самого конца.
— Похвально, милочка. Только не усердствуй, помни это костлявая подруга Смерти — Болезнь. Ждёт когда сможет добраться до лучших из нас. Так что такая хорошая девушка не должна слишком изматывать себя.
— В жизни мы всегда ходим по грани, добро и зло, здоровье и болезнь, любовь и безразличие.
— Интересные мысли…Ты сама додумалась или где вычитала.
— Может и вычитала, а может, додумала, — говорила Шайа, всматриваясь в рассветную даль.
— Нам еще ехать час — другой, мой грузовичок уже не такой быстрый.
— Ничего, мистер Фоливан, с Вами время летит незаметно.
— Я не обижусь, если ты вздремнешь.
— Не могу спать в машине, простите, так что расскажите еще о жизни, пока мы будем добираться до Виннипега.
— Да, есть, что рассказать. Жизнь хоть и простая у меня, но длинная. Был как — то случай….
Машина медленно катилась по автостраде в полумраке на север. В паре километров от занимающегося утра огни фар выглядели как глаза зверя. Мерная езда и хорошая компания на дороге двух беглянок должна была принести много новых потрясений, но чуть позже, а пока время для рассвета.
Дар не спал несколько дней. Поиски ничего не давали, после случая с американским офицером, не было никаких сводок о двух женщинах, попавших в беду или промелькнувших в каких-то разборках. Люди и оборотни, словно сговорились не пакостить. Кроме рядовых краж в супермаркетах и пары драк ничего не было. Ищейки слишком поздно спохватились, из отчетов полиции, было сказано, что на офицера напал дикий зверь, который мог бродить в поисках еды в окрестностях. Так что здесь был явный тупик.
Никто не видел отчетливо, что случилось на парковке. Ни человека, ни зверя, ни самого нападения — никто не
