– Мы проводим их до границы города? – осведомился Захар после того, как последний олдбаг оказался в автобусе и гвардейцы принялись сверять списки.
– Нет, – буркнула Рейган, на мгновение опередив Амин.
– Слишком далеко?
– Этих везут не за город, а на Статен-Айленд.
В Нью-Йорке оказалось слишком много олдбагов, эвакуационных зон не хватало, к тому же многие отказывались покидать привычный мир, и власти приняли решение выделить для олдбагов один боро[21]. Национальная гвардия обеспечила Статен-Айленду надежную защиту, власти урегулировали вопрос с местными, выкупив или арендовав недвижимость, и на остров стали свозить стариков.
– Это еще опаснее.
– Почему? – поинтересовался Конелли. Который по обыкновению контролировал происходящее удаленно, на этот раз – из «Бендера», небоскреба GS.
– Гвардейцы говорят, вчера было три нападения на конвои, и все три – в городской черте. Нападать на открытых территориях бандиты не рискуют, – ответил Захар, облокачиваясь на броневик. – Сегодня вроде тихо, но все может измениться в любой момент.
– Зачем они нападают?
– Олдбаги стараются забрать с собой самое дорогое, что у них есть: деньги, драгоценности, картины… Они догадываются, что вряд ли вернутся в свои жилища.
Карифа тихо выругалась.
– Вчера боевики FN23 сумели отбить и полностью выпотрошить один автобус, потом хвастались в Сети добычей: золотые украшения, камни…
– А люди? – быстро спросила Рейган.
– Людей перебили, – ровно ответил Захар.
Красноволосая посмотрела на Амин, та промолчала, глядя на забитые олдбагами автобусы, и поэтому Рейган продолжила:
– Не хватает только желтых звезд на одежде.
– Плохое сравнение. – У Карифы дернулась щека.
– Зачем звезды? – спросил Захар. – Они достаточно отмечены.
И агенты не сговариваясь посмотрели на красные цифры, мрачно светящиеся над головами олдбагов.
– Перед вторжением в Россию немцы разработали генеральный план «Ост», согласно которому всех славян требовалось уничтожить, чтобы освободить землю для «высшей расы» – тогда себя так называли немцы.
– Именно расы? – удивился Конелли. – Их же вроде три.
– Им было плевать, – ответил Захар. – Немцы считали себя «высшей расой» – арийцами, всех остальных – расово неполноценными, не людьми, а животными, чье предназначение – служить или подыхать, если представителю «высшей расы» будет угодно лишить их жизни. Во время вторжения немцы убивали русских в невообразимых количествах и самыми дикими способами: сжигали целыми деревнями, морили голодом, собирали детей в специальных лагерях и сцеживали у них кровь… Всего немцы истребили не менее десяти миллионов гражданских русских, тех, которые не могли сопротивляться.
– Зачем ты это рассказываешь? – спросила ошарашенная Рейган.
– У русских не было возможности избежать смерти, они были обречены. Не потому что верили в Христа – веру можно сменить, не потому что были убежденными коммунистами – под угрозой смерти многие меняют убеждения, русские были обречены, потому что они были русскими, а это никак нельзя исправить, – медленно ответил Захар. – И сейчас я вижу, что все повторяется: людей наказывают за то, что они достигли определенного возраста. Они в этом не виноваты. Они не могут этого изменить.
– Им придется это принять… – протянула Рейган, но Захар ее перебил:
– Русские не приняли. Россия была единственной страной, население которой немцы решили уничтожить поголовно, и когда русские это осознали, немцы столкнулись с жесточайшим сопротивлением: на фронте, лицом к лицу, и на оккупированных территориях, где действовали подпольщики. Немцы пытались подавить волю русских звериной жестокостью, но ничего не добились: нельзя запугать тех, кто уже мертв.
Аналогия была слишком очевидной, чтобы не понять, что имеет в виду Захар.
– Думаешь, олдбаги начнут сопротивляться? – прищурилась Карифа.
– Если их не оставят в покое – обязательно. Может, и не все, но смельчаки среди них обязательно найдутся.
– Им не позволяют иметь оружие, – напомнил Конелли.
– Они его раздобудут, – пообещал Захар.
– И что дальше?
– Сопротивление.
– Будут стрелять в нас?
– Сначала – в мародеров и бандитов, вроде тех тварей из FN23.
Продолжать Захар не стал, но все агенты прекрасно поняли, что он имеет в виду.
Сначала – в мародеров и бандитов. Потом…
– Ты тоже станешь стрелять? – спросила Амин, вспоминая, с каким хладнокровием красавчик добил взорвавшихся олдбагов в Париже.
– Если доживу до возраста suMpa? – уточнил Захар.
– Да.
– Да, – спокойно ответил Захар, глядя Карифе в глаза. – Я уеду в резервацию, если к тому времени они еще останутся, я буду жить среди олдбагов и никому не позволю лезть в наши дела или поднимать на нас руку. – Захар помолчал, после чего уверенно закончил: – И ты будешь стрелять.
– Буду, – не стала врать Амин. – Я поведу себя точно как ты рассказал.
– Вы оба говорите не о том, – подала голос почти забытая Рейган. – Наша главная проблема в том, что Орк для них – последняя надежда.
И красноволосая кивнула на автобусы.
– Что?! – изумилась Карифа.
– Орк сказал, что излечился от suMpa, сказал, что еще не разобрался, как это произошло, но обязательно узнает и расскажет, – объяснила Рейган. – И до тех пор, пока WHO не найдет вакцину, олдбаги будут надеяться на Орка. Но и на это можно наплевать, самое страшное, что они…
– …они сделают все, что скажет Орк, – закончил за красноволосую догадавшийся Захар.
– Именно, – согласилась Рейган.
– И Орк это понимает.
– Он не кажется идиотом.
– Надеюсь, его убьют до того, как он объявит себя пророком, а WHO облажается, – мрачно сказал Конелли. – Не хочу стать свидетелем гражданской войны планетарного масштаба.
– Участником, – поправила оператора Карифа. – Мы на службе, Конелли, мы будем участниками.
Захар угрюмо усмехнулся.
Помолчал, разглядывая, как конвой собирается в путь, и неожиданно сменил тему:
– Что происходит с их квартирами?
– Закрывают или отдают родственникам, – ответил Конелли. – Вряд ли их сейчас кто-нибудь купит.
– Тем более – у олдбага, – добавила красноволосая.
– Я слышал, готовят большой пакет законов как раз насчет прав собственности, – рассказал Конелли. – Они хотят объявить олдбагов частично недееспособными.
– Тогда мир взорвется, – оценила Карифа. – Перераспределение собственности всегда заканчивается кровью.
– Вот и думай после этого, что лучше: чтобы Орк поднял олдбагов, заставил их объединиться ради защиты своих прав, или…
– Или что?
– Я не хочу убивать олдбагов, – ответил Захар. – Не хочу наблюдать, как их вывозят в резервации, не хочу видеть в новостях информацию о погромах, не хочу слышать о законах, которые позволят отнять у них деньги и недвижимость.
– Ты добил раненых в Париже! – неожиданно для себя выкрикнула Амин.
– Это были взорвавшиеся олдбаги, убийцы, пролившие кровь, – ничуть не смутившись, парировал красавчик. – Но убивать людей только за то, что над их головами светятся красные цифры, я не хочу.
– В случае волнений тебе придется в них стрелять, агент, – жестко произнес Конелли. – Ты под присягой.
– Я ведь сказал, что не хочу убивать олдбагов.
– Выйдешь в отставку?
Захар поморщился, но ответил:
– Сейчас не отпустят, у нас военное положение.
– Поэтому или ты будешь стрелять, или трибунал, – подвела итог Карифа. – Все просто: придется исполнять приказ.
– Вечно вы, русские, портите все своим Достоевским, – хихикнул Конелли. – Какого черта ты завел этот разговор?
– Иди в задницу, макаронник, – грубовато бросил Захар. – А что касается приказов, то на суде немцы тоже говорили, что убивать русских детей, насиловать и измываться над беззащитными им приказывали. Типа, за
