Через несколько минут адъютант ввел промышленников в кабинет. Там уже находился русский военно-морской агент в Англии граф Путятин, высокий, худощавый адмирал с энергичным лицом старого служаки.
— Господа, — обратился к англичанам генерал-адмирал,— русское правительство собирается разместить в Англии большой заказ на корабельную броню. Стоимость его исчисляется миллионами рублей. Поэтому я хотел бы получить подробные проспекты ваших уважаемых фирм. Хотелось бы также, чтобы вы осветили в них и вопрос о гарантиях.
Промышленники с готовностью согласились представить самые надежные гарантии.
Путятин многозначительно посмотрел на генерал-адмирала, и тот, поймав его взгляд, одобрительно кивнул головой.
— Весьма признателен вам, господа, — любезно сказал генерал-адмирал, давая понять, что аудиенция окончена. — Проспекты мы ждем от вас в ближайшие дни. Предупреждаю, вторым решающим моментом является стоимость броневых плит.
Промышленники лишь поклоном дали понять, что они в своих проспектах учтут и этот, столь важный для русского правительства вопрос.
Когда англичане удалились, генерал-адмирал сказал Путятину:
— Граф, поручаю вам держать постоянную связь с этими фирмами. Вам надлежит изучить проспекты и представить мне окончательное мнение. В ваше распоряжение я откомандировываю моего флаг-офицера лейтенанта Сокольского и камер-юнкера двора господина Глебова…
Уходя к себе, Сокольский еле подавил облегченный вздох: генерал-адмирал не вспомнил о том, чего так боялся молодой офицер, — о консультации по поводу изобретения Пятова.
Перед одной из многочисленных контор, расположенных на кривых и узких улицах старинного центра Лондона — Сити, остановилась богатая карета. На двери конторы красовалась скромная вывеска: «Заводы «Атлас», Шеффильд, владелец Броун и К°, Лондонская контора». Лакей поспешно открыл дверцу кареты и оттуда вышел адмирал Путятин. На пороге его с низким поклоном встретил старший клерк. Остальные клерки также поклонились знатному посетителю. Путятин быстро прошел мимо них в кабинет Броуна, где его с неизменной улыбкой приветствовал сам заводчик.
— Я приехал к вам, сударь, — озабоченно сказал Путятин, — в связи с одним важным и неотложным делом. Чрезвычайно уважая ваши познания и опыт в области металлургического производства, я попросил бы вас высказать ваше мнение по поводу одного запроса. Я получил его только сегодня из Петербурга.
С этими словами Путятин достал из портфеля вчетверо сложенный глянцевый лист бумаги и протянул его Броуну. С лица англичанина улыбка уже давно сошла, его серые сузившиеся глаза теперь смотрели настороженно и испытующе. Он взял бумагу и, надев очки, внимательно прочел ее про себя. Это была переведенная на английский язык копия со следующего документа:
«Морской Ученый Комитет Русского Морского ведомства положил на своем заседании узнать Ваше мнение о нижеследующем. Предлагается употребление печей и плющильных машин новейшего изобретения для приготовления листового железа в 4,5 дюйма толщиною без употребления молота.
1) Стоит ли подвергнуть этот проект испытанию?
2) В состоянии ли это железо, приготовленное посредством плющильной машины, выдержать удар наравне с железом кованым?
Выгоды, обещанные изобретателем:
1) Отмена употребления молота…
2) Возможность приготовления листового железа в 1,5 дюйма толщиною со следующими преимуществами: a)… траты меньше, b) сварка благонадежнее и прочнее, c) железо приобретает более мягкости, d) менее потребно топлива, e) менее нужно времени для обработки, f) менее потребно рабочих людей, g) можно приготовлять листы большего размера…»
Содержание этой бумаги заставило Броуна глубоко задуматься. Сидевший напротив него Путятин даже не подозревал, как был взволнован этот флегматичный и самодовольный англичанин. Лишь выбритые до глянца розовые щеки Броуна чуть посерели, лицо стало непроницаемым, а взгляд устремленных в одну точку глаз казался усталым и померкшим.
Всю свою жизнь Броун дрался не на живот, а на смерть, не брезгуя никакими средствами, дрался со всеми на свете — с рабочими, с конкурентами, с правительствами всех стран Европы, со своим собственным парламентом. Это был человек опытный, расчетливый, ловкий, без совести и чести, с лицом и манерами добродушного и кроткого джентльмена из благотворительного общества и со смертельной хваткой удава.
Страсть у Броуна была одна, неистребимая, вечно гложущая, вскармливаемая успехами, оттачиваемая неудачами, страсть эта была — деньги. Они были всюду вокруг него — пачками лежали они в сейфах конкурентов, горы их скрывались в бюджетах правительств, они звенели медью в карманах рабочих, сияли заманчивыми золотыми россыпями сквозь проекты изобретателей. Ничего из этого нельзя было упустить, все следовало добыть для себя. Это Броун знал твердо и на всю жизнь.
В последние дни перед ним стояла задача, осуществление которой сулило огромные выгоды, — овладеть русским заказом. Но то, что он прочел сейчас в письме из Петербурга, вернее то, что он уловил в нем глазами опытного инженера и нюхом старого, прожженного дельца, открывало перед ним небывалые, ослепительные возможности в будущем. Броун ясно увидел под сухими лаконичными вопросами и тех, кто задавал их, с надеждой уставив на него свои непонимающие, растерянные, а может быть, и завистливые глаза, и того, кто создал этот проект, — чей-то неведомый, блестящий, но далекий и враждебный ему, Броуну, талант. Чутье подсказало Броуну единственно верный, надежный, хотя и не прямой, путь к новой цели. И тогда на его твердых щеках снова заиграл румянец, лицо приобрело прежнее добродушно спокойное выражение, взгляд опять сделался мягким и чуть рассеянным.
Путятин с интересом рассматривал стоявшую на столе модель броненосного корабля, когда услышал неторопливый, внушительный голос Броуна.
— Что же вам сказать, сэр, по поводу этого письма? Думаю, что лучше всяких слов убедит вас в полной непригодности подобного проекта опыт. Учитывая, что исполнение вашей просьбы нельзя откладывать, я постараюсь организовать такой опыт в Лондоне, в Вульвичском арсенале. Адмиралтейство, надеюсь, нам в этом не откажет. Я попрошу завтра же утром приехать туда. Весь процесс изготовления и испытания брони будет осуществлен у вас на глазах…
На следующий день Путятин в сопровождении Сокольского и Глебова приехал в Вульвичский арсенал. После осмотра арсенала Путятину и его спутникам показали, как свариваются железные листы под паровым молотом. Затем осуществили сварку путем прокатки.
Наконец, остывшие броневые плиты, выпрямленные, аккуратно обрезанные со всех сторон, были представлены к испытаниям. Первые же разрезы выявили многочисленные непровары, пустоты и шлаковые включения. На полигоне обнаружилась картина еще более неприглядная. Стрельба производилась на расстоянии двухсот ярдов шестидесятифунтовыми снарядами. Обе испытываемые плиты после каждого выстрела оказывались пробитыми насквозь.
Сокольский был ошеломлен результатами испытаний. Он растерянно оглядывался по сторонам, как бы ища глазами причину неудачи, в которую он не хотел верить. «Пятов не мог ошибиться, — твердил он себе. — Так в чем же дело? Боже мой, как плохо. Теперь этот проект наверняка провалят в морском комитете». Но тут Сокольский вспомнил опасения Пятова, и мысли его неожиданно приобрели новое направление. «А может быть это и хорошо, что испытания не удались?— подумал он. — Англичане теперь не станут интересоваться этим изобретением?». Он искоса поглядел на Броуна и вдруг с удивлением поймал на себе его сосредоточенный, подозрительный взгляд. Впрочем, это был даже не взгляд, а какой-то мгновенный блеск, который тут же сменился обычным добродушием и спокойствием. Безотчетная тревога овладела молодым офицером.
Между тем Путятин был вполне удовлетворен испытанием. Пожимая на прощанье руку Броуну, он с улыбкой сказал:
— Я вам бесконечно признателен. Не сомневаюсь, что его высочество будет доволен вашим дружеским участием в наших делах. Заказ на броню, если не целиком, то в большей своей части, несомненно, будет размещен у вас.
