— Прости! Прости меня!
— Бастания, встань, я прошу тебя. Я никого и ни в чем не виню.
— Но ведь именно за мной оставался решающий голос! И я, несмотря на свои сомнения, предпочла согласиться с большинством! Я старая, трусливая ведьма! Я не достойна быть Верховной…
— Бастания, прошу, встань — Сэм мягко поддел ведьму под локоток, направляя его вверх. Она встала, выпрямилась, но слезы так и продолжали катиться, крупными каплями спадая на белоснежную мантию, расшитую золотом. — Я, на твоем месте, принял бы то же решение. Я помню, что натворил в состоянии жуткого голода, помню, как выглядел тогда, помню, что боролся со своими новыми инстинктами, но они постепенно брали верх. Ты приняла правильное решение, чем, уверен, спасла множество жизней. Перед тобой стоял слишком тяжелый выбор, поверить мне, под действием неизвестного никому заклинания и обречь на ужасную гибель множество невинных людей, либо предать меня, но сохранить все те жизни. Сейчас я полностью контролирую свою тёмную сущность, к тому же, в этом веке есть такая прекрасная вещь, как донорская кровь… Не вини себя, забудем все былое, нужно жить настоящим.
Бастания всхлипнула еще разок и Сэм обнял её.
— Матушка, как я скучал…
— Матушка??? — я ничегошеньки не понимала. Если это его мать…почему я вообще решила, что она умерла? Но если это она, как она может быть главой ковена, не имея магических сил, ведь сила рода запечатана в артефакте? А бессмертие? Вопросы кружились в моей голове, как сотни маленьких пчел, но они отпали сами собой, когда Сэм рассмеялся и сказал:
— Роксана, позволь представить тебе: Бастания Ингарден, Верховная ведьма Великого ковена и моя крестная мать. Матушка, позволь представить тебе Роксану, девушку, которая спасла меня, мою душу. Роксана, моя истинная пара.
— Но это почти невозможно… — Бастания, от неожиданности, раскрыла рот, какое-то время она молчала, а потом продолжила охать и ахать. — Такое случается крайне редко! Мало кто из магов, за всю свою долгую жизнь, встречал истинную…да их по пальцам одной руки пересчитать можно!.. Ты уверен?
— Да, Бастания, я уверен. Но мы засвидетельствуем это после того, как вернем из мира мертвых истинную пару твоего любимчика, Виктора.
Верховная еще больше раскрыла рот, а теперь и глаза выпучила. Я не понимала о чем говорят эти двое, поэтому стояла тихо, мирно, не подавая признаков жизни. Бастания хотела спросить еще что-то, но Сэм ее оборвал, напомнив, что времени осталось всего ничего.
После этого ведьма заторопилась и, шаркая тапочками, вроде наших балеток, направилась куда-то и велела не отставать. Она все прибавляла и прибавляла скорость, но мы не отставали ни на шаг, разглядывать Светилище времени катастрофически не хватало, поэтому я лишь боковым зрением цепляла цвета стен и пола. У каждой комнаты, мимо которой мы проходили, был свой цвет. Потом обязательно спрошу у мамы, что это за помещения, она ведь здесь жила и должна знать, я полагаю.
Наконец, мы оказались в небольшой комнате, окрашеной в белые и черные тона, как мне пояснила Бастания, на ходу, этот свет символизирует Бога Жизни и Бога Смерти. Ну что ж, все логично, раз мы пытались удержать Викторию в мире живых, необходимы оба Бога.
Когда я услышала, что Виктор поместил мою подругу в кокон, я представляла себе нечто, похожее на куколку, что создает гусеница, но все было иначе. Вики лежала в белом гробу, что символизировал, опять же Бога Жизни (снаружи, потому что она покидает его мир), с черным бархатом внутри, который, абсолютно логично, символизировал объятия Бога Смерти. Получается Бог Жизни передает опеку над своим сокровищем — своему брату. Крышка гроба была стеклянной. Когда я попыталась коснуться ее, чтобы сдвинуть, меня неслабо приложило током, я одернула руку с возгласом "Ауч" и поняла, что это не крышка вовсе. Это и был тот самый конус.
В помещении, кроме нас, стояло еще две ведьмы, облаченных в белые мантии с золотой вышивкой. Они-то и помогали Бастании убирать этот самый кокон.
— Ну что, готова? — Сэм лучезарно улыбнулся мне, отчего я поверила в то, что все получится. Я кивнула мужчине.
Суть нашей теории заключалась в том, чтобы договориться с богами. В Сэмюэле находилась частичка Бога Смерти, а во мне — Бога Жизни. Почему-то мы решили, что боги должны прислушаться к нашим молитвам, должны услышать нашу просьбу и помочь своим подопечным. Мда…сейчас это звучит, как полный бред, но когда об этом Сэм говорил, все казалось до невозможности простым и естественным. А теперь в мою душу прокралось сомнение. А с чего мы вообще взяли, что боги нам что-то должны? То, что они одарили нас частичками своей силы, не значит, что мы можем позволить себе такую наглость, как требовать от них что-то…Нет, нельзя сомневаться, только не сейчас. Очень скоро мы итак узнаем были мы правы или нет.
Я и Сэм стали по обе стороны от Виктории, он положил ладонь ей на сердце и я проделала то же, но моя ладонь лежала поверх его. Сэм посчитал, что именно такое положение рук должно символизировать обратный порядок жизненного процесса. Сэм посмотрел в окно, где виднелась четкая граница ночи и дня на линии горизонта.
— Пора! — Сэм произнес еще что-то на латыни, вроде это были слова призыва. И я крепко-крепко зажмурила, представляя образ своего покровителя, как можно четче и просила его вернуть нам Вики, Сэм, со своей стороны, делал то же. Яркая вспышка, мы раскрыли глаза и…ничего. Ничего не изменилось, Вики, по прежнему, была мертва. Только я собиралась плакать о несправедливости мира, как воздух в комнате резко похоладел и время, казалось, замедлилось.
— Ты звала меня, дитя мое? — послышался мягкий мужской голос внутри меня.
— Да, о, Великий Бог Жизни! Если позволишь, я произнесу свою просьбу еще раз.
— Нет нужды, дитя, я прекрасно расслышал тебя. Но, прежде, чем эту просьбу выполнить, должен спросить, уверена ли ты в том, чего хочешь? Обратиться ко мне с просьбой возможно лишь однажды, потому подумай, этот ли человек является для тебя важным и достойным спасения?
— Да, о, Великий.
— Ты даже не хочешь подумать? Ни секундочки?
— Нет, отец, тут и думать незачем.
— Да будет так! — воздух, на секунду, стал еще прохладнее, а затем все вернулось на свои места.
Сэмюэль, все еще,
