Мишина, которая протоколировала допрос, протянула Громову бумагу и ручку:
— Подпишите. С моих слов все записано верно. Дату поставьте.
Гром безропотно подписал протокол и обессиленно упал на подушки. После недолгого молчания он сказал:
— Я опасаюсь за свою жизнь. Думаю, они попытаются еще и еще. Пока не избавятся от меня.
— Теперь в этом нет смысла, — попыталась успокоить его Лада. — Наоборот, по логике вещей они оставят вас в покое, чтобы уйти в тень и снять с себя всяческие подозрения.
— Вы сами верите в то, что говорите? — криво усмехнулся Гром. — Вы думаете кто-то даст ход этим моим показаниям? Вы соображаете? Сын министра национальной безопасности во главе заговора! Я скорее поверю в тот вариант, что все постараются повесить на меня. Скажут, что это я все устроили. Да так и будет! И отцу конец….
— Ну, не будем спешить с выводами. — Днев уже собирался наклонится над больным, чтобы поправить ему подушка, как дверь палаты распахнулась. Обернувшись, офицеры увидели Громова старшего и вошедшую вслед за ним пропавшую без вести Елену Дмитриеву.
— Гром! — всхлипнула девушка и бросилась на Громова, который, казалось, все еще не мог поверить собственным глазам.
— Пэм! — Громов заключил Дмитриеву в объятия.
— А теперь объясните, что здесь происходит, — прервал эту сентиментальную сцену Громов-старший.
Вместо ответа Днёв протянул ему прокол допроса его сына. Партийная бонза тяжело опустилась на свободный стул и углубилась в чтение. В палате стояла гробовая тишина. Когда Громов закончил читать, он медленно поднял голову и тяжелым взглядом посмотрел на сына:
— Это правда?
— Да, — кивнул Костя.
— Этого следовало ожидать, — тяжело вздохнул Громов-отец и снова повторил: — Этого следовало ожидать. А ведь я их предупреждал….
— О чем ты, отец?
— Неважно, — коротко ответил партийный начальник и обратился уже к Днёву с Мишиной: — Что вы собираетесь делать с этим протоколом?
— Для начала передать непосредственному начальству, генералу Збруеву, — ответил Днёв.
— Не надо Збруеву, — махнул рукой Громов. — Елагину сразу на стол. Поехали. И обеспечьте моему сыну усиленную охрану.
— Уже сделано, — доложила Лада и кивнула в сторону коридора, где действительно дежурило несколько спецназовцев.
— С девочкой что делать? — будто бы сам себя спросил Громов, а потом сам же себе и ответил: — Я сейчас свяжусь с Дмитриевым. Он нам тоже будет нужен у Елагина. Лена, тебе пока следует остаться здесь. Охрана надежная. Так всем будет спокойнее.
Офицеры с Громовым вышли из палаты.
— На Лубянку сейчас нельзя. Оттуда мы уже можем не выйти, — обратился громов к Днёву с Мишиной. — Давайте на мою личную дачу. В ней я уверен. Уж, по крайней мере, прослушки там точно нет.
— А как же Елагин с Дмитриевым? — уточнил Днёв и кивнул на портфель, в котором лежал протокол допроса.
— Они приедут туда же, — объяснил Громов.
Рассевшись по машинам, они направились в загородный дом Громова. Автомобили Елагина и Дмитриева прибыли туда одновременно с машинами Громова и Днёва с Мишиной. С Елагиным приехал и Збруев.
Большие начальники вошли в дом первыми и тут же расположились в гостиной. Борис с Ладой остались в прихожей в ожидании дальнейших указаний. Но не успели они расположиться, как из гостиной вышел Елагин и попросил их войти в комнату:
— Товарищи офицеры, вы — полноправные члены нашего собрания, — объявил он и сел в кресло, закинув ногу на ногу.
То, что Днёв услышал дальше, было выше его понимания. Это не укладывалось в его голове, не вписывалось в схемы, которыми он привык думать, разрушало привычную картину мира, формировавшуюся годами. Первым слово взял Громов.
— Товарищи, — негромко начал он. — В этой комнате сидят разные люди, но я уверен, что все мы — патриоты нашей родины. Я сейчас говорю именно о родине, а не о каком-то конкретном государственном образовании. Я говорю о России. Мы все по-разному с вами информированы. В разной степени. Я, товарищ Дмитриев и товарищ Елагин — в большей степени. Оставшиеся — в меньшей. Но сейчас мы все оказались в одной лодке, а потому у нас не может быть секретов друг от друга. Я буду говорить прямо. Государство под названием СНКР стоит на грани краха. Возможно, для кого-то из вас это будет откровением, громом среди ясного неба. Но для нас, тех, кто стоит непосредственно у руля — это факт.
Вы можете спросить меня, какие у меня основания говорить столь тревожные и действительно страшные вещи?. А основания такие есть. И товарищи Дмитриев и Елагин в этом полностью меня поддержат. Дело в том, что у нас уже давно были подозрения насчет некоторой части, скажем так, элиты нашего государства. Плетется заговор. И плетется уже не первый день и даже месяц. Давно. У нас были кое-какие сомнения, мы перепроверяли факты, пытались найти доказательства. И вот доказательства у нас в руках. Я говорю о материалах допроса моего сына. Самые страшные подозрения подтвердились. Министр национальной безопасности Кротов создал целую организацию, в которую втянул наших детей, запачкав их кровью невинных людей. Повязав их этими преступлениями. По сути, использовав как слепых котят. Создал иллюзию независимости действий, а на самом деле руководил всем от начала и до конца. Но и это еще не все. Насколько мне известно, все присутствующие в курсе Проекта «В». А некоторые (он посмотрел на Ладу) и его непосредственные участники. Как видно из показаний моего сына и это подтверждается и словами дочери товарища Дмитриева, нашими детьми и другими подростками руководил сын Кротова, а так же те, кого дети не могли распознать, так как не обладали всей полнотой информации и уж конечно не знали о Проекте «В». И это — волки. Да-да, те самые, товарищи офицеры, за которыми вы охотитесь.
— Или же другие…. - неожиданно произнес Елагин.
— Что? — не понял его Громов. Остальные с интересом посмотрели на руководителя МНБ.
— Я говорю, что охота действительно шла на волков. Только, похоже не на тех, кто совершал все эти преступления. В протоколе допроса ни слова нет о той кровавой резне или, правильнее будет сказать, грызне, которая произошла на той рабочей окраине. Парень не упоминает об этой акции. Все перечисляет, а про эту ничего не говорит. А почему? Потому что не их рук это дело. Вот почему.
— А чьих же? — встревожено спросил Дмитриев.
— Волков. Но других.
— Постой, постой, Петр Сергеевич, — притормозил Елагина Громов, вытирая носовым платком вспотевший от напряжения
