– Повесить его! И… выпотрошить! – приказал Глад, глядя на дергающегося, скрюченного отравителя. Тот, как ни странно, не потерял сознания и что-то шептал окровавленными губами, глядя на Глада мутным, невидящим взглядом. Глад не понял, не услышал, что же тот шепчет, но, честно сказать, и не хотел знать. Проклинает? Зовет мамочку? Да какая разница?! Его судьба – отдать свою кровь для инициации. Это мясо! Всего лишь мясо! И больше ничего.
– А со мной – слабо сразиться? – хриплым, срывающимся голосом крикнул борзый парнишка, глядя на Глада с такой ненавистью, что, если бы взгляд мог убивать, Гладу пришел бы конец. – Что, только слабых можешь бить? Инвалидов? Что, тварь, с настоящим бойцом ссыкно подраться? Ну давай, давай – я и ты! Побью тебя – уйду! А не побью… твое счастье!
Глад внимательно посмотрел на этого «наивного албанца» и улыбнулся – широко, счастливо. Потом потянулся, почесал в паху. Весело! Веселый денек! Давно он так не забавлялся!
– Зачем? – спросил он мягко борзого паренька. – Зачем я буду драться с мертвецом? Мне достаточно показать на тебя пальцем, и тебя не будет. Ты не сможешь сладить со всеми. Сейчас тебя оглушат, свяжут, потом над тобой поработает Милка. Знаешь, что она сделает? Вначале – отрежет тебе яйца. И член. Перетянет веревочкой, чтобы ты не истек кровью, и отрежет. Понимаешь, там очень много крупных сосудов, и ты можешь истечь кровью. Потому она вначале перетягивает твое хозяйство, а потом режет. Ей очень нравится начинать с члена. Ну вот такая у нее милая привычка. А потом она начнет сдирать с тебя кожу. Она уже специалист в этом деле! Не заденет никаких крупных сосудов! Так ловко снимает, как охотник-промысловик шкуру с медведя! Оставляет только кожу на ступнях и руках. И на щеках. Получается забавно! Красный такой, как из книжки по анатомии – все мускулы пересчитать можно! Но самое интересное – ты после этого живешь еще долго. Много часов! Куда-то тащишься, идешь, как будто где-то там тебе пришьют кожу на место. Интересно, что никто из тех, с кого мы сняли кожу, не сообразил разбить себе башку об угол дома. И все бы кончилось! Так нет же – они бродят по Набережной, шатаются, падают и снова куда-то идут! Я запретил трогать этих «красненьких» – зачем человеку мешать развлекаться? Пусть погуляет!
Глад усмехнулся, и вся толпа, жадно прислушивающаяся к словам вожака, радостно захохотала – весело же, ведь правда! Только пленники стояли хмурые, бледные, и кого-то в их группе тошнило – слышались характерные звуки.
– Мразь! Нелюдь! – Парнишка был бледен, мышцы его рук напряглись, сделались рельефными, узловатыми, как с картинки. Глад снова вздохнул: хороший экземпляр, мог бы стать боевиком. Жаль, что придется его разделать. Но что поделаешь?
– Взять его! Подвесить! – приказал Глад, махнув рукой толпе, и тут же несколько парней, ухмыляясь, бросились к бунтовщику. И тут же двое передних упали, сокрушенные могучими точными ударами.
«Боксер! Это боксер! – сообразил Глад. – Вот почему он так мне напомнил Андрюху Комарова! Движения! Спокойная расслабленность стальной пружины, четкость движений, походка! Боксер, и довольно высокого уровня!»
А тем временем вокруг боксера образовался круг из тех, кто пытался его завалить, – человек десять, не меньше. Они толкались, лезли вперед, пытаясь ухватить противника за майку, которая тут же с треском сползла с его мускулистого торса, за штаны, которые разорвались буквально по швам, начиная от карманов, и теперь болтались, как две тряпочки. Гладу это напомнило старый фильм, который он случайно поглядел по ящику. Там было что-то про коммуниста, которого убивают кулаки. На коммуниста, крепкого мужика в гимнастерке, навалились враги, он их раскидал и пошел на перепуганного кулацкого сынка – голый по пояс, в обрывках гимнастерки, свисающей с плеч. Тот с испугу и зашмалял героическому коммунисту прямо в голый торс – все шесть пуль из нагана. Вот и сейчас – враги отлетали от парнишки, как кегли в боулинге, и конца-краю этому не было видать. Потом кто-то сообразил, и сзади парню врезали под колени бейсбольной битой. Он упал, тут же попытался встать, но поздно – на него навалились человек пять, не меньше – все крупные, увесистые, черта с два сбросишь. Потом растянули за руки и ноги, зажали – на каждой конечности устроилось по двое, а третий медленно, с расстановкой, гнусно ухмыляясь, срезал с парня остатки одежды, оставив его нагим.
– Ну что, Милочка, сделаешь? – Глад ласково усмехнулся, притянув Милку к себе и ущипнув ее за голый сосок. – Сделай, как я сказал! Пусть живет долго… как можно дольше! Но пусть живет трудно. В общем – развлекись, как хочешь. Только пусть помучается подольше. Давай!
Милка благодарно и широко улыбнулась хозяину, взяла его руку в свои ладони, поцеловала. Потом медленно поднесла ее к своему лицу и взяла в рот средний палец Глада, начала посасывать, заглядывая ему в глаза. Глад вздохнул и слегка охрипшим голосом приказал:
– Иди… делай! Потом… все – потом! Успеем еще!
Милка выпустила его руку, улыбнулась и пошла к парню – худая, стройная, в одних только джинсовых драных шортах, на поясе которых было навешано оружие – травматический пистолет, охотничий нож дамасской стали, мачете. А еще – что-то вроде патронташа с многочисленными кожаными карманчиками, в которых чего только не было. Например, та же самая веревочка, о которой упомянул Глад. Бритвенные лезвия, соль в пакетике, жгучий перец, бутылочка с уксусом и слесарные кусачки. Все, чтобы как следует поработать над жертвой. Милка любила разнообразить развлечение.
Подойдя к распростертому на спине голому парню, она вначале встала над ним, остановившись между раздвинутых ног, потом носком сандалии пошевелила, приподняла его член. Затем аккуратно наступила на него подошвой, нажала, согнув ногу в колене, и парень еле слышно простонал. Конечно, это больно, когда тебе раздавливают яйца. Но то ли еще будет?
Милка вынула нож из ножен. Жертва следила за ней, не отрывая глаза от тусклой полоски стали, украшенной характерными разводами, полученными в кузне. Живот, грудь парня вздымались в судорожных попытках прогнать через себя как можно больше воздуха, как будто это могло ему как-то помочь. Но не все зависит от человека – организм, поняв, что попал в экстремальную ситуацию и желая спастись, сам принимает решение – выделяет в кровь массу адреналина, ускоряет движение крови по сосудам, мобилизует, активизирует всевозможные ресурсы тела. Даже если это уже бесполезно.
– Ты знаешь, а у нее есть свой музей! – радостно крикнул Глад. – Она коллекционирует отрезанные члены! Кладет их в банку с водкой или с текилой и ставит на полочку! А потом любуется! Нет, ну надо же девочке иметь какое-то хобби, правда же?
И толпа подобострастно захихикала, хотя большинству из них не было смешно. Про коллекцию членов знали, а Милку боялись до посинения. Не дай бог с ней связаться! Лучше сразу отрезать себе башку!
Милка смотрела на свою будущую жертву с любовью. Так смотрит художник на чистый холст, на котором напишет, без сомнения, самое свое лучшее произведение.
Так смотрит скульптор на холодную глыбу мрамора, из которой он скоро изваяет, без сомнения, – самую лучшую свою скульптуру.
Как можно не любить это тело? Живое, горячее, трепещущее под рукой!
Как можно не любить эти глаза, из которых скоро уйдет, испарится жизнь!
Жаль, что нельзя в конце пытки убить этого парня, поцеловать его перед
