Префект развел руками:
— Ну да. А других вариантов нет. У него там должно там быть все же побольше свободы. Они и в город сможет выходить. Это ты у нас будешь особо опасна.
— А так не опасна еще? — она откинула назад непослушный локон с виска.
— Честно говоря, очень. Центурион, ты же понимаешь, что у меня еще две сотни крепких мужчин, причем в большинстве офицеров. И послать на арену можно хоть декурию. Но толку? А ты сможешь еще и нити заговора, ведущие через Лудус Магнус поймать.
— А Марс?
— Марс отважный и сильный воин. Но он солдат до мозга костей. А ты… Ты все же женщина.
— Девушка.
— Знаю. Но сейчас не об этом. А об особом взгляде на мир. Взгляде умной женщины. И одновременно центуриона.
Гайя вздохнула.
Марсиус был ей дорог. В первый год в легионе они именно выживали — самовольно оказавшаяся там восемнадцатилетняя девочка и отправленный родителями на перевоспитание семнадцатилетний взбалмошный мальчишка, мало к чему приспособленный делать руками. Они вместе учились быть воинами, и гордого, честолюбивого и порядком избалованного Марсиуса во многом постегивало к усердию то, что упрямая девчонка была во многом лучше его. Гайя без особого надрыва бегала в доспехах, купалась в ледяных речках, ночевала на снегу, завернувшись в плащ. Еще и успевала ему помочь подтянуть ремешок щита. И он сам не заметил, как все чаще его стал хвалить командир.
За последующие годы они стали неразлучными друзьями. Не раз прикрывали друг друга в бою, делились последним куском. Так случилось, чо Марсиус получил звание центуриона чуть позже Гайи, и то по ее настоянию — он не хотел уходить из ее разведотряда. А когда префект предложил им вместе служить в особой когорте преторианской гвардии, он не раздумывая согласился.
И вот теперь над головой красавца Марса нависла смертельная угроза. Гайя понимала, что это ей придется прикрывать его — у Марса вспыльчивый характер, и он не стерпит обид и насмешек.
А Марс… А он совершенно беззаботно ждал ее снова.
— И как оно, без меча и без доспехов?
— Без доспехов, — она повела плечами. — Непривычная легкость.
— А меч?
Она приподняла, нисколько не стесняясь, подол столы, так как знала, что ее бедро Марса не удивит, ведь форменная туника была намного короче, не достигая колен. К длинному, стройному бедру девушки были прикреплены легкие ножны, в которые лесенкой были вложены два узких метательных ножа. Марс хохотнул и по-дружески шлепнул ее по плечу:
— Точно, подготовилась!
— А то! — она вернула ему шлепок.
В свои двадцать шесть Гайя не была наивной девочкой, и, даже проведя восемь лет вдали от Рима, его храмов, бань и увеселений, там, где из цивилизации были только свежепроложенные дороги и возводимые самими же легионерами с помощью местных пленников крепости, не забыла уроков, полученных в родном доме.
Как вести себя в триклинии, она прекрасно помнила еще с юности, присутствуя на праздниках в родительском доме или с ними в гостях, в семье того же печальнопамятного жениха. К тому же есть люди, которые даже в самых нечеловеческих условиях умеют сохранить усвоенные с детства хорошие манеры — очевидно, Гайя по природе своей относилась к такому сорту людей. И даже на привалах где-то на опушке леса, она умудрялась есть обычную солдатскую похлебку — не чавкая и не пачкая подбородок от голодной торопливости, чем грешили многие ее товарищи.
Дослужившись до центуриона, она приобрела и новые обязанности — например, присутствовать при переговорах с вождями покоренных племен или принимать высоких гостей, пожаловавших из самого Рима с депешами и проверками.
На таких, с позволения сказать, пирах ей было интересно услышать что-то новое о жизни Рима или попытаться выведать у оробевших при виде обилия парадных фалер варварских вождей то, что они не планировали рассказывать римским захватчикам. Обаяние Гайи делало свое дело — в купе с тем, что девушка сразу научилась только делать вид, что пьет и слегка хмелеет, а на самом деле ее глаза горели не хмелем, а любопытством.
Однажды дело чуть не кончилось бедой. Когда девушка выскользнула из палатки командира легиона, где проходил праздник, то следом за ней покинул прием и молодой германский военный вождь, незадолго до этого выдавший спьяну все планы на год вперед этой удивительной девушке с большими удивленными и теплыми глазами. Ему польстило ее внимание к нему, одетому только в волчью шкуру и холщовые штаны. Она даже попросила разрешения потрогать своими тоненькими пальчиками его оберег из рунного камня в окружении волчьих клыков. Вульфрик с гордостью рассказал ей, как сам добыл с помощью ножа этого матерого крупного хищника и удивился, когда она не стала ахать от восхищения, а с живейшим интересом поддержала разговор об охоте на волков. И уж когда он понял, что и сама римская воительница заставила расстаться с теплой шкурой даже нескольких волков из германских лесов — то решил, что такое сокровище должно принадлежать ему.
А протрезвев от мысли, что сказал этой валькирии слишком много, он побежал за ней следом в непроницаемую осеннюю ночь, надеясь своим любовным пылом затуманить ей память.
Но не тут-то было — едва догнав «валькирию» возле палаток ее центурии и схватив за руку повыше локтя, гордый германец улетел в лужу. Сам и не понял, что произошло, потому что часовые как стояли на посту у центральной палатки, так и продолжали недвижно и невозмутимо оставаться на своих местах.
Вульфрик Безжалостный не смог сразу поверить, что его сбила с ног девчонка — и не особо высокая, и не слишком плечистая рядом с ним и на фоне остальных мужчин. Да и усилий много ей не понадобилось — они же не сходились в поединке на вытоптанной площадке. Она просто повела рукой…
* * *Марс стоял перед ланистой Лудус Магнус, с ленивым видом разглядывая то место, где ему предстояло прожить ближайшие несколько месяцев. И именно прожить, а не бесславно пропасть, и поэтому он старался запомнить каждый поворот, каждую дверь или нишу, что попадались ему на пути.
Ланиста изучающее рассматривал этого парня, который обещал стать находкой сезона и укрепить пошатнувшееся благополучие его гладиаторской школы — еще бы, не каждый день добровольно хочет продаться в гладиаторы легионер с боевым опытом. Чаще ланисте приходилось или сразу отказывать, или браться на свой страх и риск за обучение проигравшихся в кости молодых мужчин из числа граждан, зачастую и родовитых, всаднического, а то и патрицианского сословий. Но чаще это были разорившиеся плебеи-ремесленники или же вольноотпущенники, не сумевшие найти себе места в бурной жизни Вечного Города. Встречались, к радости ланисты, и такие подарки судьбы, как крепкие сыновья свободных крестьян, не надеющиеся
