Пьер по-прежнему снимал, но говорил я мало: лишь обратил внимание на изменения и предположил, что уклон вверх имеет эмоциональное значение и символизирует духовный подъем. Я не знал, правда это или нет; возможно, никакого высокого смысла тут не было, просто строители промахнулись с расчетами. Но красиво говорить на камеру – это моя работа (как минимум одна из ее составляющих).
Однако большую часть времени я молчал. Внезапно что-то изменилось. Воздух стал заметно свежее, а стены с обеих сторон исчезли.
– Пришли, – сказал я. – Включаем свет.
За моей спиной один за другим вспыхивали лучи фонариков.
Воцарилась мертвая тишина.
– Бог ты мой! – ахнула Джемма.
Глава 20
Мы медленно разбрелись в разные стороны.
Это была самая огромная комната из всех. Сначала мы вообще не видели стен: мощности фонариков не хватало, чтобы пробиться сквозь плотную черную пелену. Но вскоре, по мере того как лучи света отвоевывали у темноты все новые куски пространства, стало очевидно, что это идеально круглое помещение с куполом вместо потолка.
В центре возвышался трехфутовый куб, вытесанный явно не из местной породы, а из какого-то другого, более твердого камня. Когда я впервые столкнулся с кубическими пьедесталами и пирамидами, меня удивила их геометрическая точность, но то, что предстало перед моими глазами теперь, выглядело просто совершенством. И как будто одного куба было недостаточно, чтобы мы потеряли дар речи, сверху на нем стояла… нет, не статуя многорукого бога, которую так подробно описывал Кинкейд.
А сфера. Тоже из камня и тоже совершенная. По моим подсчетам (в качестве эталона измерения был взят Пьер, который приблизился, чтобы снять это чудо во всей красе), в диаметре она достигала не меньше двенадцати футов.
– Разрази меня гром, – пробормотал Кен.
Пока мы ходили вокруг, он стоял, задрав голову.
– Да уж! – кивнул я.
– Ты раньше такое видел?
– Нет. В тридцатые годы на Коста-Рике нашли несколько сотен гранитных шаров. В Боснии, кажется, тоже подобные есть, но считается, что они природного происхождения, типа конкреций. С коста-риканскими все не так просто, но не думаю, чтобы среди них нашелся хоть один настолько же безупречный.
– То есть эта штуковина – единственная в своем роде?
– Учитывая, что она спрятана глубоко под землей да еще стоит на каменном кубе, – определенно.
– То есть интерес к новому сезону нашего шоу гарантирован?
– Да мы теперь на весь мир прославимся, Кен.
Тут нас окликнула Молли, которая к этому моменту отошла вглубь зала.
– Ребята, здесь какие-то рисунки на стене. И проход.
Мы поспешили к ней. Действительно, в стене были выбиты некие незнакомые мне символы, хорошо заметные благодаря осевшей в них черной пыли. За проемом – футов шести в ширину и двенадцати в высоту – царила непроницаемая тьма.
– Зачем вырубать такой здоровый проход?
– Без понятия.
– Здесь есть еще, – сказала Фезер.
Они с Джеммой осматривали часть залы у главного входа.
– Спицы колеса, – вспомнила Молли. – Кинкейд ведь так это и описывал?
– Правильно.
– Вот и отлично, – вдруг выпалила она. – Мы нашли его пещеру и еще какую-то невероятную штуковину в придачу. То есть мы – красавчики (пусть даже сейчас и перемазаны сажей и вообще выглядим нелучшим образом). Но теперь, надеюсь, мы отсюда уйдем?
Ее голос так же звенел от напряжения, как и в тот раз, когда мы разговаривали с ней в пещере внизу. И дело тут было не в клаустрофобии. И даже не в смертельной усталости, которая накопилась за последние пару дней. Просто во всех этих древних местах, что представляют собой рай для археологов, царит странная, жутковатая атмосфера. От людей, живших и творивших здесь, тебя отделяет гигантская временна́я пропасть; их логика, их побуждения недоступны для твоего понимания; ты не можешь представить себе этих людей, и потому в твоем воображении они лишены человеческих черт. В особенности если ты оказался под землей, куда не проникает ни единого луча солнца.
– Непременно уйдем, – заверил ее Кен, но по его голосу было понятно, что даже он чувствует себя здесь не в своей тарелке. – Записываем двадцатисекундное выступление Нолана на фоне большого каменного шара – и сваливаем. Нолан, смотри не оплошай. Можешь просто стоять и тыкать в него пальцем – это диво дивное и без твоих слов выглядит красноречивей некуда.
Мы с ним подошли к сфере, и Пьер показал Кену, как держать фонарик, чтобы получилась приличная подсветка. Я боялся, что остальные могут случайно помешать съемке, но они бродили в дальних концах зала, а мерцание их фонариков лишь добавляло обстановке таинственности. По поводу нежелательного шума можно было не переживать – все и без напоминания будут вести себя тише некуда.
– Итак, – произнес я, на ходу пытаясь подобрать нужные слова. – Как видите, мы все-таки кое-что обнаружили. И на фоне этой находки все, что мы видели здесь раньше, уже не представляется таким… значительным.
Я показал на сферу. Пьер медленно отклонился назад, чтобы взять в кадр всю ее целиком, затем снова навел камеру на меня. Я продолжил говорить, двигаясь в обход сферы:
– Уж не знаю, из чего она сделана, но камень совсем не похож на ту горную породу, из которой состоят эти скалы, да и каньон в целом. Довольно твердый материал, с виду напоминает гранит. Эту штуковину вытесали и каким-то образом доставили сюда.
Я отступил на несколько шагов.
– А вдобавок ко всему подняли на постамент в виде куба, который – сейчас вы это увидите – стоит в небольшом углублении. Все это попросту в голове не укладывается.
Я развернулся и посмотрел в объектив камеры:
– Буду с вами откровенен, друзья. Я не имею ни малейшего, даже самого крошечного, понятия о том, что бы это могло значить. Потому что никогда ни о чем подобном не слышал. Кинкейд сообщил о гигантской статуе – но он солгал. Почему? Пожалуй, одна мысль по этому поводу у меня есть. В его время люди вовсю открывали для себя загадочные красоты Америки. Только вспомните: каменные комплексы коренных народов, «Башня Дьявола» в Вайоминге, Брайс-Каньон, – возможно, Кинкейд посчитал, что на их фоне каменный шар будет выглядеть как не бог весть какая сенсация? Если так, то он ошибался. Все вышеперечисленное уже давно не представляет для нас никакой загадки, а вот то, что вы видите за моей спиной, – это, друзья мои, самая настоящая аномалия, обоснование которой лежит за пределами традиционной науки. И она принадлежит вам –
