Но павшие божества спали. Или играли в зернь, коротая время заключения. Или ждали наступления следующего года и двенадцати сладких капель обещанных им жизней.
Братья с родней нехотя сошлись на том, что верховодить Пересвету над Тридевятым царством. Стало быть, законно ввести его в государево достоинство. Церемония вышла непышная и без многолюдного торжества, потому как венчаться на царство в храме Пересвет сдержанно отказался. Мол, как преосвященный Феодор от болезни оправится тогда и поговорим. Вот корона, вот златое яблоко державы, вот трон, по отцовскому завещанию они теперь мои, чего еще надобно?
Должно быть, за последний месяц царевич наловчился вести себя так, что спора с ним никто не затеял.
— Была я непутевая царева дочка, теперь стала царская сестра, — на следующий день в покои к нему явилась хмурая как грозовая туча Войслава. — Прежде меня батюшка с матушкой неустанно сватали, да так ничего не добились, теперь ты начнешь выгодных женихов подыскивать? Нет, ты не спеши отвечать. Ты глянь на меня. Толком глянь, не как на старшую сестренку, и лишь потом говори.
Пересвет глянул. Увидев не легкомысленную и беспечную юную девушку, но молодую женщину. Цветущую, красивую, сильную духом и телом — и способную отпугнуть любого женишка своей спокойной внутренней решительностью. Войслава словно обрела незримую броню, не нуждаясь более ни в мужской поддержке, ни в защите. Оно еще согласна прислушаться к мнению брата — но лишь потому, что они выросли вместе.
Понимающе вздохнул и промолчал.
— Тошно мне, Светик, — негромко сказала Войслава, уронив руки на стол. — Не могу я больше здесь. Измаялась. Устала. Стены давят.
— А матушка? — напомнил Пересвет.
— А что — матушка? Ты знаешь, и я знаю, матушка теперь — отрезанный ломоть, — напрямик бухнула царевна. — Мы ей помочь не в силах. Или хочешь, чтобы я коротала век при ней, цепью прикованная, покамест умом не рехнусь и на стенку не полезу? Не выйдет из меня ни кроткой сиделки, ни нежной дочери, ни верной супруги, как ни старайся.
— Потому что ты рождена для иного, — кивнул Пересвет. — Но ты тоже пойми и отца с матушкой. Они тебе добра желали. Считали, ты по молодости да глупости чудишь. Перебесишься, образумишься. А ты такая, какая есть, и другой никогда не станешь… — он нахмурился, соображая. — Ты уехать хочешь, да? Куда хоть собралась?
— С малой дружиной к полуденным границам наведаюсь для начала. Неспокойно там, и донесения тревожные приходят. Какие-то шайки разбойничьи шастают, заставы палят, деревни разоряют. Главарь себя Соловьем кличет. Надо этому Соловью крылышки-то подрезать, чтоб не забывался.
— Тогда вот что, — решительно заявил Пересвет. — Отправишься туда законным образом, по царскому приказу. Как назначенный воевода с отрядом. Моя сестра — поляница, и нечего напускать тень на плетень. Жили на свете Марья Моревна, и Микуловы дочери, и Синеглазка-копьеносица, о которых теперь былины сказывают. Будет среди них и Войслава Берендеевна.
— Ясмин со мной едет, — Войслава нарочито выделила голосом «со мной». — Право слово, зря Ёширо так с ней… Она, конечно, о многом догадывалась, но Кириамэ хотел, чтоб она своими глазами все видела и своими ушами слышала. Про клятву верно служить напомнил, а Ясмин-то девка гордая, от данного слова нипочем не откажется. Она сейчас сама не своя, ну, так я ей опорой стану. Не дано ей счастья с мужиками… как и мне, — царевна подалась вперед, требовательно и грустно смотря на брата. — Пересвет, ты у нас умный, вот скажи — на кой ляд я столько лет впустую потратила? Металась туда-сюда, суженого какого-то небывалого себе выдумывала, пока моя участь рядом ходила? Как я теперь к ней подойду, что скажу и что она обо мне подумает?
— Эммм… рискни сказать правду, — брякнул Пересвет, уразумев, о чем толкует ему сестрица. — Мол, так и так, дура была набитая, в чем горько раскаиваюсь. Ума-разума набралась, осознала, что почём, и хочу делить с тобой жизнь на двоих. А дальше по обстоятельствам. Либо Жасмин тебя слёту прибьет, либо выслушает.
— Зубоскал, — беззлобно хмыкнула царевна. — Ладно, разберусь как-нибудь без твоих советов, что со своей жизнью делать. Ты мне лучше вот что скажи — с Кириамэ по душам говорил? Он с того дня ходит, как в воду опущенный.
Все эти долгие, мучительные дни принц Ёширо был поблизости. Помогал, поддерживал, брал на себя часть обязанностей, мирил поссорившихся родичей, пресекал готовые вспыхнуть междоусобицы. Убеждал, уговаривал, грозил и доказывал. В конце концов кто-то из Пересветовой родни начал со смешком поговаривать, что нихонский принц куда ловчее управится с Тридевятым царством, чем Пересвет. И что Пересвету надо благодарить всех богов, старых и новых, за такого побратима и советчика.
Кириамэ всегда оказывался там, где в нем имелась необходимость. Был рядом — но не вместе.
Он больше не ночевал в покоях царевича, вернувшись в собственные комнаты.
Пересвет изводился собственной трусостью. Не раз и не два собирался с духом, чтобы вызвать Ёширо на откровенность. Впрямую спросить, что из сказанного принцем в недостроенной церкви было правдой, а что — хитроумной ложью, сотканной ради единственной цели, убедить Джанко поверить в истинность происходящего.
Но Пересвет не хотел этой правды, горькой и ядовитой. Правды, заключавшейся в том, что Ёширо Кириамэ, не моргнув глазом, мог сделать ход и пожертвовать Берендеем ради его сына. Мог сплести паутину и заставить друзей и близких царевича действовать по своему усмотрению, держа Пересвета в неведении. Совесть его при этом была бы безупречно чиста, а честь — незапятнана. Нихонский принц сделал свой выбор, и этим выбором стал Пересвет. Все остальное не имело значения.
— Знаешь, что Ёжик недавно учудил? — не унималась Войслава. — Заявился и спросил, не завалялось ли у меня в кладовых какой старой игрушки. Девушки порылись по сундукам, нашли трепаную куклу. Бову-королевича еще матушка для меня малой сшила,
