что рубашка все еще цеплялась за крюк, и другой моряк просто не давал ему вынырнуть. — Он посмотрел на Тильду. — Точно так же людей шестами загоняли в болото, принося в жертвы богам.
— Он выжил?
— Да, мы были там и остановили моряка с багром. Потом помогли несчастному выбраться из воды. Он чуть не захлебнулся. Промедли мы, и он бы погиб.
Тильда бросила взгляд на диктофон. Как жаль, что она его не включила.
Герлоф наклонился и, зашелестев чем-то под столом, сказал:
— Именно этот случай вспомнился мне, когда я осматривал одежду Катрин Вестин.
Из-под стола он вытащил серую толстовку с капюшоном.
— Убийца приплыл на лодке, — добавил Герлоф. — Причалил к дамбе, где ждала Катрин Вестин… Она ему доверяла. В руках у него был багор, это ее не насторожило, но это был старомодный багор — длинная деревянная палка с железным крюком, которым он зацепил кофту несчастной женщины и толкнул ее в воду. А потом держал голову Катрин под водой, пока женщина не умерла.
Герлоф развернул кофту, и Тильда увидела, что капюшон разорван чем-то острым.
22
Часто, глядя в окно по вечерам, Йоаким видел, как Распутин отправляется на охоту. Но иногда Йоакиму казалось, что он видит в темноте и другие создания — четвероногие и двуногие.
Кто это мог быть? Этель?
В первый раз он даже выбежал на веранду, чтобы лучше рассмотреть, но во дворе оказалось пусто. С каждым днем на хуторе было все темнее, и Йоакима не покидало чувство тревоги. Ветер гулял по двору, свистел в печных трубах, бился в стекла, от чего весь старый дом трясся и вздыхал. Близилось Рождество. Если на хуторе и были призраки, то среди них не было Катрин. Она по-прежнему от него пряталась.
— Вот одежда, — сказал Герлоф, передавая через стол пакет.
— Вам это что-нибудь дало? — спросил Йоаким.
— Может быть.
— Но вы не хотите сказать что?
— Не сейчас. Мне нужно еще немного подумать.
Йоакиму раньше не приходилось бывать в доме престарелых. Его бабушка с дедушкой жили дома до конца, а последние свои часы провели в больнице. Но теперь он сидел и пил кофе в комнате Герлофа Давидсона в доме престарелых в Марнэсе. Единственным, что напоминало здесь о Рождестве, был подсвечник со свечами на подоконнике.
На стенах висели разные памятные предметы: доски с названиями кораблей, документы в рамках и черно-белые фотографии двухмачтовых парусников.
— Это фото кораблей, на которых я ходил, — пояснил Герлоф. — Их было три.
— Они сохранились?
— Один. Принадлежит парусному клубу в Карлскруне. Другие утеряны: один сгорел, а другой затонул.
Йоаким взглянул на пакет с одеждой Катрин и перевел взгляд на окно, за которым уже стемнело.
— Мне надо забирать детей из сада через час. Мы можем до этого поговорить?
— С удовольствием. В моем расписании на сегодня только доклад о недержании, а его я охотно пропустил бы.
Йоакиму давно хотелось поговорить с кем-то, кто знал об Олуддене. Пастор в Марнэсе ему не поверил, а Мирья Рамбе думает исключительно о себе. Только в Герлофе, навестившем его на хуторе, он нашел внимательного слушателя.
— Я не спросил тогда на хуторе… Вы верите в привидения?
Герлоф покачал головой:
— Я и верю, и не верю. Я слышал много историй о привидениях, но ни разу их не видел. И существует столько теорий насчет привидений, например что это всего-навсего результат действия магнитных полей в старых домах.
— Или повреждения роговой оболочки глаза, — вставил Йоаким.
— Вот именно, — сказал Герлоф и после небольшой паузы прибавил: — Я могу рассказать историю, которую еще никому не рассказывал. Это единственное странное происшествие, которое со мной случилось.
Йоаким кивнул.
— Первая лодка появилась у меня в семнадцать лет, — начал Герлоф. — Я уже пару лет работал в море и накопил денег. И отец мне помог. Я точно знал, что мне нужно: одномачтовая моторная лодка под названием «Ингрид-Мария» из гавани Боргхольма. Владельцу, Герхарду Мартену, было лет шестьдесят, и он всю свою жизнь занимался лодками. Но потом у него случился инфаркт, и доктор запретил ему выходить в море. «Ингрид-Мария» оказалась выставлена на продажу. Цена, как сейчас помню, была три тысячи пятьсот крон.
— Это же дешево! — заметил Йоаким.
— Да, даже по тем временам цена была неплохая. В тот вечер, когда мне нужно было передавать деньги Мартену, я зашел в гавань, чтобы взглянуть на мою красавицу. Дело было в апреле. Лед уже растаял. Солнце садилось, и в гавани никого не было, кроме старика Герхарда. Он мерил шагами палубу «Ингрид-Марии», словно не решаясь оставить лодку. Я поднялся к нему на борт. Не помню, о чем мы говорили, но он показал мне, что нужно будет отремонтировать. Потом попросил позаботиться о лодке, и мы распрощались. Я пошел к отцу забрать конверт с деньгами и поужинать…
Герлоф замолчал, рассматривая фотографии на стенах. А через некоторое время снова заговорил:
— В семь вечера я поехал на велосипеде в дом семьи Мартенов на севере Боргхольма, но, приехав, застал дома только жену Герхарда всю в слезах. Оказалось, что Герхард Мартен мертв. Подписав контракт на продажу лодки днем раньше, он встал рано утром, пошел на пляж и выстрелил себе в висок из ружья.
— Утром?
— Да. Когда я встретил Герхарда Мартена в гавани, он был уже мертв. Я не могу это объяснить, но я действительно видел его на лодке. Мы даже обменялись рукопожатиями.
— Так вы видели призрака, — медленно произнес Йоаким.
Герлоф внимательно на него посмотрел.
— Может быть. Но это ничего не доказывает. Это не доказывает того, что существует жизнь после смерти.
Йоаким, снова посмотрев на пакет на столе, сказал:
— Я волнуюсь за мою дочь, Ливию. Ей шесть лет, и она разговаривает во сне. С ней и раньше это бывало, но с тех пор, как умерла моя жена, Ливия только о ней и говорит. И дочке снятся сны…
— Что в этом странного? Мне самому часто снится моя покойная жена, хотя она умерла много лет назад.
— Да… Но это все время один и тот же сон. Ливии снится, что мама пришла в Олудден, но не может войти в дом.
Герлоф молча слушал.
— И иногда ей снится Этель, — продолжил Йоаким. — Это волнует меня больше всего.
— Кто это? — спросил Герлоф.
— Этель была моей старшей сестрой. На три года старше меня. — Йоаким вздохнул. — Это моя собственная история с привидением.
— Расскажите, — попросил Герлоф.
Йоаким устало кивнул, чувствуя необходимость высказаться.