Зима 1962 года
Маркус вернулся на остров и хотел со мной встретиться, но только не в Олуддене. Он назначил мне свидание в кондитерской в Боргхольме.
Торун, уже почти ослепшая, попросила меня купить по дороге картошки и муки — в те годы это было нашей единственной едой. Я последний раз встретилась с Маркусом в городе, где, несмотря на начало декабря, еще не ощущалась зима.
На улице ноль градусов. Снега нет. На мне старое зимнее пальто, в котором я чувствую себя деревенской простушкой, осмелившейся показаться в таком виде в городе.
Маркус приехал, чтобы навестить родителей в Боргхольме и встретиться со мной. Он в серой военной форме, с наутюженными складками, стильный и мужественный.
В кондитерской, где мы договорились встретиться, городские дамы при виде меня морщат нос и окидывают меня с головы до ног критическим взглядом.
Кондитерские в шведских городках в то время — не место для молодежи.
— Мирья! — приподнимается из-за стола Маркус.
— Привет! — отзываюсь я.
Он неловко обнимает меня, и я замечаю, что в армии он начал пользоваться одеколоном.
Мы не виделись несколько месяцев, и сначала нам неловко, но постепенно мы разговорились. Мне нечего рассказать: на Олуддене со времени отъезда Маркуса ничего не изменилось, — поэтому я спрашиваю его о солдатской жизни, приходилось ли ему ночевать в палатке, и он отвечает, что да. Они были в Норланде, говорит Маркус, и там было минус тридцать градусов. Чтобы согреться, они всю палатку обложили снегом, так что она походила на иглу.
Потом мы оба замолчали.
— Я хотела бы продолжать с тобой встречаться… — говорю я. — Если ты хочешь… Весной я могла бы переехать поближе к Кальмару, а потом, когда твоя служба кончится, мы могли бы поселиться в одном городе…
— Весной… — повторяет Маркус, улыбаясь, и гладит меня по щеке рукой. Потом улыбается еще шире и шепчет: — Не хочешь посмотреть дом моих родителей, Мирья? Он тут за углом. Их сегодня нет дома…
Кивнув, я поднимаюсь из-за стола.
Мы занимаемся любовью первый и последний раз в старой детской комнате Маркуса. Кровать слишком маленькая для двоих, поэтому мы стянули матрас и положили на пол. В доме тихо, слышно только наше дыхание. Сначала мы боялись, что родители вернутся, а потом про них забыли.
Маркус со мной осторожен, хотя видно, как ему не терпится. Мне кажется, что для него это тоже в первый раз, но я стесняюсь спрашивать.
Осторожна ли я? Вряд ли. Я не предохранялась, потому что мне и в голову не пришло, что это нужно делать. Я не думала ни о чем, кроме Маркуса, и это было чудесно.
Через полчаса мы расстаемся на улице. Это короткое прощание на холодном ветру и неуклюжая, из- за зимней верхней одежды, попытка обнять друг друга.
Маркус возвращается собирать вещи. Вечером у него паром, а я иду одна к автобусной остановке.
Мне одиноко, но я чувствую тепло в сердце. Я предпочла бы поезд, но железную дорогу закрыли. Остается только автобус.
Пассажиры молчаливы. Атмосфера в салоне автобуса мрачная. Я чувствую себя смотрителем маяка, на полгода отправляющимся работать на окраину мира.
Автобус высаживает меня к югу от Марнэса. В лавке в Рёрбю я покупаю еду для себя и Торун и иду домой. Выйдя на дорогу, ведущую на хутор Олудден, я вижу, как сгущаются серые тучи на горизонте. Ветер усилился, и я ускоряю шаг. При приближении шторма нужно сидеть дома, иначе случится то, что едва не случилось с Торун на торфянике. Добравшись до хутора, я вижу свет только в наших с Торун комнатушках. Прежде чем войти в дом, я бросаю взгляд на маяк. Странно, но сегодня горят оба маяка. От северной башни идет слабое белое свечение. Поставив сумку на порог, я иду по направлению к маяку. И тут рядом со мной падает что-то белое. Я наклоняюсь и сразу понимаю, что это холст. Одна из картин Торун.
— Мирья, ты дома? — слышу я мужской голос. — Где ты была?
Поворачиваюсь и вижу идущего за мной рыбака Рагнара Давидсона. Он несет в охапке картины Торун — штук пятнадцать.
Вспоминаю его слова в доме: они все такие серые… Темные цвета… Дерьмо…
— Рагнар, — говорю я. — Что ты делаешь? Куда ты собрался с мамиными картинами?
Он проходит мимо и, не останавливаясь, отвечает:
— К морю.
— Что?!
— У меня нет для них места. Я арендовал чулан на Олуддене, чтобы хранить там копченую рыбу.
Я с ужасом смотрю на него, потом на идущий от башни белый призрачный свет, разворачиваюсь и бегу обратно в дом — к Торун.
30
Над морем поднялся штормовой ветер; Тильде в один момент показалось, что он может подхватить машину и унести далеко прочь, но она крепко держалась за руль.
Надвигается шторм, подумала она.
В свете фар не было видно ничего, кроме сплошной стены из белого снега. Снизив скорость, Тильда подалась к ветровому стеклу, чтобы хоть что-то различать. Всю равнину справа и слева от дороги покрывало снежное одеяло. Снег облепил кусты и деревья, и по обоим краям дороги быстро росли сугробы. Тильда знала, чем чреват шторм. За считаные часы он мог превратить весь остров в ледяную пустыню, засыпав дороги так, что ни одна машина не смогла бы по ним проехать. Бывало, что даже снегоочистительные машины застревали в сугробах.
Тильда ехала на север, и следом за ней ехал Мартин. Он не сдавался. Но Тильда решила не обращать на него внимания. Колеса начали увязать в снегу. Складывалось впечатление, что дорогу под машиной покрывала вата. Тильда искала взглядом фары встречных автомобилей, но видно было только снег.
Где-то в районе торфяника дорога исчезла в снегу, и Тильда безуспешно искала взглядом дорожные столбы: их либо сдуло ветром, либо их вообще тут не было. Сзади приближалась машина Мартина, и, наверно, именно это заставило Тильду сделать ошибку. Молодая женщина слишком долго смотрела в зеркало заднего вида и пропустила поворот. Тильда вывернула руль, но было поздно. Машина дернулась в сторону, ткнулась передним бампером в сугроб и заглохла. А еще через секунду раздался звук битого стекла, ее машину толкнуло вперед, и она еще глубже увязла в дорожной канаве у торфяника. Это сзади в машину Тильды врезалась «мазда» Мартина.
Тильда медленно выпрямилась, проверяя, все ли в порядке. Вроде ребра целы. Она повернула ключ зажигания, пытаясь оживить машину, но безуспешно.
— Дерьмо, — выдохнула Тильда.
Она велела себе успокоиться. В зеркале она увидела, как Мартин выходит из машины, шатаясь на ветру. Она тоже открыла дверь, впустив внутрь ледяной воздух. Пейзаж вокруг нее слился в одно темное пятно, напомнившее Тильде картину в доме на хуторе Олудден. Молодая женщина вышла из машины. Ветер
