О’Хейган посветила фонариком в открытый рот черепа.
– Ого, сколько косметики! Почти на всех зубах виниры, да и протезы есть… Трупного окоченения нет. Мне нужно срезать кусок пленки или проделать в ней дырку, чтобы измерить температуру.
– Пленка, веревки и все, что внутри, – это улики с места происшествия. Я предпочитаю ничего не трогать, пока не приедем в морг, – сказал Мэддокс.
О’Хейган сжала губы, соображая, как поступить. Лео сверлил их взглядом и молчал. Между тем дождь лупил нещадно.
– Можно еще раз крупным планом снять веревку на шее? – Мэддокс показал фотографу, где именно. – Похоже, она намоталась на винт, и какой-то катер невольно доставил тело в гавань. Веревка перетерлась и порвалась, но в дело вступили течение и прилив, и…
– В этом случае потерпевшая могла попасть в воду где угодно, – вставил Лео. – Если она всплыла, а потом прицепилась к катеру…
– Ладно, – постановила О’Хейган, закрывая сумку. – Все равно со временем смерти возни не оберешься, раз мы ни черта не знаем…
– Тогда давайте грузить, – сказал Мэддокс, поднимаясь на ноги. Санитары застегнули молнию поверх кокона из пленки и оскаленного черепа, подняли тело на складные носилки и направились к стоявшей на берегу каталке.
– Ну до встречи в морге по окончании вскрытия, – сказала О’Хейган, с усилием поднимаясь на ноги. Она пошла за санитарами, неся свою сумку.
Лео смотрел им вслед, не вынимая рук из карманов.
– Ну что, босс, как первый день на новой должности?
Мэддокс поглядел с высоты своего роста прямо в холодные голубые глазки Лео, и у него возникло ощущение, что, если дело окажется очередным висяком, всю ответственность попытаются свалить на него. Причем без колебаний, учитывая позицию нового мэра. Может, поэтому Базьяк и назначил его, новичка, на это расследование – чтобы в случае чего сделать стрелочником?
– Сними показания с водолазов, Лео, особенно с того, кто погружался, – невозмутимо сказал Мэддокс. – Запиши все, что он видел под водой. Личное мнение тоже полезно, но оно должно идти в приложении и с соответствующей пометкой. – Мэддокс со щелчком стянул перчатки. Боль в запястьях живо напомнила ему о ссадинах после секс-эскапады в ночном клубе «Лис» с таинственной рыжей Энджи, которая пристегнула его к кровати и отымела. Он не мог выбросить ее из головы с той минуты, как сегодня утром, перед встречей с Джинни, позвонил по оставленному номеру и не дождался ответа. Он оставил сообщение и, пожалуй, сглупил. Мэддокс и сам не понимал, зачем его понесло в тот клуб. Впрочем, даже психотерапевт советовал ему не киснуть… Ну теперь уже не важно. Лео попал в точку – на какое-то время с днями и ночами на новом месте все понятно… Прогнав воспоминание о рыжей незнакомке, Мэддокс быстро пошел к берегу.
– Ох, не терплю я утопленников, – бурчал Лео, топая сзади по мокрым мосткам. – Однажды мы вызывали родственников на опознание одного такого, которого люто полюбили морские вши, так они поползли у него из глазниц на столе в морге! Ох, блин, что было… Учти, нужно тщательно выгрести эту погань из всех отверстий, прежде чем приводить родню – мамаша покойника грохнулась в обморок где стояла, башкой о кафель. Господи, как я ненавижу утопленников!
╬Глава 10
Через стеклянную перегородку палаты интенсивной терапии Энджи некоторое время наблюдала за женщиной, державшей за руку свою дочь. Сгорбленная спина, темные волнистые волосы наспех собраны в хвост.
Энджи вспомнилась Мириам и бесчисленные трудности, с которыми сталкивается каждая мать в своем желании защитить дочь от всякого зла. Мириам всю свою жизнь положила на заботу об Энджи. Теперь Энджи предстоит заботиться о маме. Энджи вновь ощутила странную пустоту, подумав о промелькнувших годах, которых не вернуть. Отчего-то на память пришла кладбищенская статуя Девы Марии, непорочной мадонны, не осквернившей себя сексом, но все равно родившей ребенка: какой фарс… Энджи злили двойственные стереотипы, навязываемые женщине обществом, мнение, что совокупление, акт продолжения рода, сексуальное наслаждение являются чем-то нечистым, сродни содержимому сточной канавы: «грязная» девчонка, «грязные» книжки… Перед глазами мелькнула красная вспышка, голова стала тяжелой. Энджи ощутила вкус крови во рту, липкие струйки на лице. Губу пронзила острая боль, и вдруг в палате рядом с горюющей матерью появилась девочка в розовом платье. У Энджи бешено забилось сердце. Девочка медленно повернула голову и уставилась прямо на нее, но лица у нее не было, только матово светящееся пятно, обрамленное длинными темно-рыжими волосами. Девочка протянула ручонку к Энджи, и та услышала шепот, от которого по коже пробежал мороз:
– Пойдем в рощу поиграть… Пойдем, пойдем играть…
Видение исчезло. Похолодевшая от ужаса Энджи с трудом сосредоточилась, толкнула дверь и шагнула в палату. Ее вновь встретило мерное шипение и писк приборов.
– Доченька, ты меня слышишь? – повторяла женщина. – Пожалуйста, сожми мою руку, если слышишь, Грейси, пожалуйста!
Подойдя сбоку, Энджи кашлянула:
– Миссис Драммонд, я – детектив Паллорино из столичной полиции.
Женщина подняла голову – бледное лицо с остановившимися от шока и горя глазами. Энджи много раз видела этот взгляд. Ужас, недоверие, отчаяние и бессилие, когда чудовищное злодеяние разделяет твою жизнь на до и после, и простой обыватель, ведущий ничем не примечательную жизнь, вынужден общаться с полицейскими, врачами, коронерами, экспертами, отвечать на вопросы, сносить назойливое внимание журналистов и делать многое другое, о чем он вчера и помыслить не мог.
– Я не знала, что она не появилась на работе, пока не увидела утренние новости. Я побежала в ее комнату, чтобы убедиться, что Грейси там… Как же получилось, что я не знала-то?
Энджи охватило сочувствие, фоном которому служило неистовое желание найти этого насильника, однажды уже ускользнувшего от них с Хашем. Если бы они задержали его три или четыре года назад, эта женщина и ее дочь не оказались бы здесь.
– Я вам очень сочувствую, – сказала Энджи.
– Врач мне уже сказала, что этот изверг… сделал с моим ребенком… – Голос женщины прерывался, глаза были мокрыми.
– Медсестры сказали, что вашу дочь зовут Грейс?
Дрожащая рука женщины взлетела, прижавшись
