Я сменил галс:
– Тогда как насчет Сарасти и Капитана? Есть мысли?
– Обычно ты работаешь аккуратнее.
Тоже правда.
– Просто… помнишь, Сьюзен поймала Растрепу и Колобка, когда те перестукивались?
От кличек Бейтс передернуло:
– И?
– Странно, что «Тезей» не застукал их первым. Обычно квантовые компьютеры мастерски распознают образы.
– Сарасти отключил квантовые модули: с того момента, как мы вышли на орбиту, борт функционирует в классическом режиме.
– Почему?
– Электромагнитный шум. Слишком велик риск декогеренции [67]. Квантовый компьютер – штука капризная.
– Но борт ведь экранирован. И «Тезей» экранирован.
Бейтс кивнула.
– Насколько возможно. Но идеальная защита – это идеальные шоры, а мы не в том положении, когда хочется соглашаться на добровольную слепоту.
Вообще-то именно в том. Но смысл в ее словах был.
И не один, только второй она не высказала вслух: «Ты упустил то, что болталось в КонСенсусе на всеобщем обозрении. А вроде первосортный синтет…»
– Сарасти, наверное, знает, что делает, – признал я, прекрасно понимая, что вампир может подслушивать. – Пока он, насколько мы знаем, не ошибался.
– Насколько мы можем знать, – заметила Бейтс.
– Если можешь поправить вампира, он тебе не нужен, – вспомнил я.
Она слабо усмехнулась.
– Исаак был хорошим человеком. Но пиару не всегда стоит верить.
– И ты не купилась? – спросил я. Однако Бейтс уже решила, что слишком распустила язык.
Я забросил крючок, наживив его выверенной смесью почтения и недоверия:
– Сарасти знал, где мы найдем шифровиков. Вычислил с точностью до метра, в таком-то лабиринте.
– Да, полагаю, для такого действительно была нужна сверхчеловеческая логика, – признала она, подумав, насколько же я, блин, туп. Просто не верится!
– Что? – переспросил я.
Бейтс пожала плечами:
– А может, он просто догадался, что раз «Роршах» выращивает собственную команду, нас с каждым разом будет встречать все больше шифровиков. Где бы мы ни высадились.
Мое молчание перебил писк КонСенсуса.
– Орбитальный маневр через пять минут, – объявил Сарасти. – Имплантаты и беспроводные протезы уходят в офлайн через девяносто. Конец.
Бейтс отключила дисплей.
– Я пережду маневр в рубке. Иллюзия контроля, все такое. А ты?
– В палатке, пожалуй.
Она кивнула, изготовилась к прыжку, но вдруг остановилась и заметила:
– Кстати, да.
– Извини?
– Ты спрашивал, считаю ли я необходимым усиление вооружения. В данный момент, я полагаю, нам пригодится любая возможная защита.
– Так ты считаешь, что «Роршах» может…
– Эй, один раз он меня уже убил. Она говорила не о радиации.
Я осторожно кивнул.
– Это, должно быть…
– Ни на что не похоже. Ты даже представить не можешь, – Бейтс аж задохнулась и перевела дыхание.
– Хотя, может, тебе и не надо, – добавила она и уплыла вверх по хребту.
* * *Каннингем с Бандой находились в медотсеке, но на расстоянии тридцати градусов дуги друг от друга. Каждый ковырял пленников на свой манер. Сьюзен Джеймс равнодушно тыкала пальцами в нарисованную на столе клавиатуру. В окнах по сторонам парили Колобок и Растрепа.
По мере того как лингвист печатала, по столу бежали штампованные фигурки: круги, трискели, четыре параллельные черты. Некоторые пульсировали как геометрические сердечки. Растрепа в дальнем вольере протянул слабеющее щупальце и напечатал что-то в ответ.
– Есть результаты?
Она со вздохом покачала головой.
– Я оставила попытки понять их язык. Удовольствуюсь пиджином.
Она коснулась значка. Колобок пропал с экрана, на его месте возникла таблица иероглифов. Половина значков шевелилась или пульсировала в бесконечной петле: разгул пляшущих каракулей. Остальные просто светились.
– Символьная база, – Джеймс неопределенно помахала рукой. – Комбинации «субъект-глагол» передаются анимированными вариантами существительных. Они радиально симметричны, так что я располагаю аффиксы по окружности рядом с предметом. Может, это им покажется более естественным.
Под сообщением Джеймс показался новый кружок иероглифов – вероятно, ответ Колобка. Но системе увиденное чем-то не понравилось. В отдельном огне вспыхнули иконки: на огненном счетчике загорелось «500 Вт» и не погасло. Колобок на экране забился, протянул змеящуюся суставчатую длань и несколько раз ткнул в панель.
Джеймс отвернулась.
Вспыхнули новые знаки. Пятьсот ватт упали до нуля. Шифровик вернулся в позу эмбриона; пики и провалы на телеметрии выровнялись.
Сьюзен перевела дыхание.
– Что случилось?
– Неверный ответ.
Она вызвала запись и показала изображение, на котором пришелец «поскользнулся». На экране крутились пирамидка, звездочка, упрощенные изображения шифровика и «Роршаха».
– Глупо как-то. Это… для разогрева. Я попросила его назвать предметы в окне, – она рассмеялась, тихо и невесело. – Понимаешь, с утилитарными языками такая штука: если не можешь назвать предмет, то и говорить о нем не можешь.
– И что он ответил?
Она указала на первую спираль.
– Присутствуют многогранник звезда Роршах.
– Пропустил шифровика.
– Со второго раза поправился. И всё же… глупая ошибка для существа, которое может перехитрить вампира, нет? – Сьюзен сглотнула. – Наверное, даже шифровики, умирая, начинают ошибаться.
Я не знал, что ответить. За моей спиной Каннингем едва слышно бормотал себе под нос какую-то двусложную мантру в бесконечном повторе.
– Юкка говорит… – Сьюзен осеклась и начала снова: – Помнишь, как на «Роршахе» нас порой охватывала ложная слепота?
Я кивнул, раздумывая о том, что сказал вампир.
– Очевидно, другие органы чувств тоже могут отключаться, – продолжала она. – Ложная потеря осязания, ложная потеря обоняния, ложная потеря слуха…
– Глухота.
Она покачала головой.
– Но ведь ты не глохнешь. Как ложная слепота – это не слепота. Что-то в твоем мозгу продолжает воспринимать информацию, видеть и слышать, пускай ты и не… осознаешь этого. Пока кто-то не заставит тебя осознать или не появится угроза. Тебя просто охватывает неутолимое желание отступить, а пять секунд спустя там, где ты стоял, проезжает автобус. В каком-то смысле ты знал, что он приближается, но не понимал этого.
– Звучит дико, – согласился я.
– Сири, наши шифровики… знают ответы. Они разумны, мы это выяснили. Но создается впечатление, что они не осознают этого, если их не пытать. Будто у них все органы чувств охвачены ложной слепотой.
Я попытался представить себе жизнь без ощущений, лишенную активного осознания происходящего.
– Думаешь, такое возможно?
– Не знаю. Это просто… метафора. Наверное.
Она сама в это не верила. Или не знала. Или не хотела, чтобы я узнал.
Я должен был понять, а не гадать. Раскодировать лингвиста.
– Поначалу я думала, они просто упираются, – неуверенно произнесла Сьюзен, – но с какой стати?
Я не знал, понятия не имел. Отвернулся от Джеймс, чтобы упереться взглядом в фигуру Роберта Каннингема: Каннингема-заику – пальцы барабанят по настольному интерфейсу, внутреннее око закрыто, поле зрения ограничено картинками, которые КонСенсус на всеобщее обозрение развешивал в воздухе или набрасывал на плоские поверхности. Лицо биолога как обычно бесстрастно, тело подергивалось мухой в паутине.
Хорошая аналогия. И не для него одного. Сейчас «Роршах» громоздился всего в девяти километрах впереди по курсу; так близко, что заслонил бы самого Бена, если бы у меня хватило храбрости выглянуть наружу. Мы застыли в невозможной близости от «Роршаха», а тот разрастался перед нами, словно живой, и в нем размножались живые твари, как полипы, отпочковываясь от дьявольских механических сосцов. Смертоносные пустые тоннели, по которым мы ползали, шарахаясь от теней в собственных мозгах, теперь, наверное, кишели шифровиками. Сотни километров извилистых проходов, коридоров,
