Отчего они не атакуют? Разве не верят, что перед ними — банда селян, напуганных до усрачки перспективой сражения с непобедимыми Буйволами и Соловьями?
Похоже, что нет. Похоже, что даже они сумели научиться нескольким вещам.
Он кивнул гонцам.
Одно из главных правил имперской армии гласило: никогда не отдавай инициативу в руки врага. А значит — время для их хода. Они станут дергать и рвать вражескую пехоту, чтобы заставить ее контратаковать, отделить от слонов и кавалерии — и потом вырезать.
Кровавый Кахелле наконец криво ухмыльнулся. Казалось, проблем быть не должно.
* * *Люка-вер-Клитус помнил подробности совета у сав-Кирху. Легковооруженные бьют первыми, дразнят, оттягивают на себя внимание, принимают залп машин и заставляют чародеев отступить за пределы досягаемости пращ и дротиков. А потом главный удар. Десятник не мог принимать участия в сражении — не мог встать против врага вместе с приятелями из повстанческой тяжелой пехоты, поскольку рука все еще отказывалась нормально служить. Он едва был в силах поднять плетеный каркас, а потому, не спрашивая ни у кого разрешения, занял место в строю легковооруженной пехоты.
Два коротких звука и два длинных. Два коротких и два длинных.
«Веет ветер». «Веет ветер».
В меекханской армии этот сигнал подавали медные горны, тут их заменили свистками, но значили сигналы то же самое.
Легкая пехота — вперед!
Добрая тысяча пращников и дротикометателей, мужчин и женщин — проклятие, мальчишек и девчонок! — бегом направились через поле смерти, чтобы как можно быстрее преодолеть четыреста ярдов, разделяющих обе армии, и оказаться на расстоянии действия собственного оружия, кинуть дротик, раскрутить пращу и послать камень вместе с криком, воплем и проклятием.
Если бы слова могли ранить и убивать, армия Госпожи Ока уже лежала бы мертвой на этой равнине.
Мчась навстречу стене крепких щитов, над которыми медными зубами поблескивали высокие шлемы, они миновали две линии смерти. Первая находилась примерно в трехстах ярдах от Буйволов, где их приветствовал залп сотни баллист и «скорпионов»: от их снарядов щиты легкой пехоты спасти не могли. Плетенные из тростника, лесных лиан, обтянутые кожей или льном, они неплохо показали бы себя со стрелами, выпущенными с расстояния, или с камнем из пращи. Но тяжелые, длинной в три фута стрелы баллист прошивали их навылет и входили в тела, защищенные лишь куртками; камни же, падая почти вертикально, вышибали щиты из рук, разбивали головы, давили кости.
Люка оглянулся через плечо. Полк повстанческой пехоты двинулся вперед и шел трусцой в сотне ярдов за ними, находясь в безопасности по крайней мере до того времени, как боевые машины зарядят снова. Это была одна из целей легкой пехоты: взять на себя один-два залпа, отвлечь от сомкнутого — а потому легкого в попадании — строя тяжеловооруженных. Но — какой ценой!
На глазах у Люки снаряд ударил бегущего рядом парня в шею, прошел насквозь и застрял в животе следующего пращника.
Два трупа, пока бегущие не преодолели и двадцать футов.
— Рассредоточиться! — рявкнул он одновременно с десятниками легкой пехоты. — Не сбиваться в кучу!
У них все еще было маловато опыта в бою, чтобы преодолевать инстинктивную потребность искать защиты от других.
Словно есть какая-то разница: умирать в одиночку или вместе.
Вторая линия смерти, провонявшая дымом и жженным мясом, была приготовлена чародеями. Примерно на середине между армиями.
Коноверинское войско использовало магов экономно, словно опытный мечник — свое оружие. Они не метали зрелищных огненных шаров, не тратили сил на то, чтобы ставить стены пламени — все это было хорошо против кавалерии или сомкнутого строя пехоты. И не метали шары на сотню ярдов, поскольку каждый ярд уменьшал их силу и изматывал чародеев. И зачем тратить силы? Вместо этого жар пожирал землю, камни, кусты и сухую траву на расстоянии в сто пятьдесят ярдов от Буйволов. Таился. А потом внезапно вставал прямо в лица атакующим, лизал голые руки и ноги, опалял волосы и выжигал глаза.
Люка почти остановился, увидев, как раскрывающийся цветочными лепестками огонь поглотил трех девушек впереди. Вспышка, гудение, вонь гари и три человеческие фигуры, выбегающие из дымного облака, вопящие единым голосом. Они бросали щиты и оружие, хватаясь за ослепшее лицо. Выли.
— Вперед! — Ор офицеров не позволял останавливаться. — Быстрее!
Эта схватка была иной, нежели ночной бой с гегхийцами. Там маги ударили сразу и изо всех сил, чтобы поджечь лес и заключить повстанцев в огненные клещи. Коноверинские чародеи не напрягались так заметно, не использовали лишних усилий на отряд метателей дротиков и пращников. Стоя напротив легкой пехоты, они били, чтобы обжечь, ранить, ослепить. Сломить боевой дух и посеять панику. Десятник уже отчетливо видел их: фигуры меньшие, чем бронированная пехота, то и дело мелькали в пространствах между щитами, взмахивая руками и выплетая чары. И земля вокруг атакующих повстанцев взрывалась и горела.
Люка с разгону миновал кричащих девушек, а гнев и ненависть несли его так, как никогда ранее. Даже во время войны с кочевниками.
Сукины дети! Сукины дети!!!
На одном дыхании он проскочил следующие пару десятков шагов, несясь во весь опор и крича вместе с остальными. Когда приблизился к стене Буйволов на сотню ярдов, чародеи отступили, спрятались в задних рядах щитоносцев, чтобы их не достал случайный камень. Были они слишком ценны, чтобы погибнуть настолько глупо.
Когда атакующие приблизились на пятьдесят ярдов, напротив них стояла уже гладкая стена окованного сталью дерева.
Люка-вер-Клитус вдруг понял, что он, словно последний дурак, пошел в атаку с мечом и щитом. У него не было ни дротика, ни пращи. Он даже остановился. Голова снова его подвела. Он опять не помнил, что делал вчера вечером, что ел на ужин и где спал.
Колесо. Люка опекал ее и…
Его миновала группка ребятишек, которые дико кричали и крутили над головами пращи. Было им лет по пятнадцать, не больше… Фру-у-у! Камни полетели в сторону стены щитов, застучали в нее гневным градом.
— Выше! Как вас учили! — орал он гневно.
Они услышали — или сами вспомнили тренировки, второй залп половины пращников ушел в небо, чтобы снаряды падали на Буйволов сверху. Остальные били нормально. Падающие сверху камни должны целиться в шлемы, панцири: может, если повезет, разобьют кому-то неосторожно поднятую вверх морду. Но важнее, что пехоте придется поднять щиты, а значит, она не сможет метать собственные дротики, не встретит главную атаку дождем смерти.
Люка снова оглянулся, мрачно ухмыльнувшись. Те подходили. Целый полк повстанческой тяжелой пехоты. Милостивая Владычица, он отдал бы сейчас все, чтобы идти нога в ногу с собственной десяткой, держа крепкий щит и собирая силы для решительного рывка.
Вдоль всей линии запели свистки, отзывая легкую пехоту. Отступать! Отступать! Последние дротики полетели по высокой дуге в сторону врага, последние камни из пращей застучали в окованные
