— Прошел, — спокойно ответила я. — Привороты тем и отличаются, что они невечны. Создают видимость чувства, а потом испаряются.
Доказывать что-то человеку, тебя ненавидящему, — пустое занятие. Оставалось только удивляться, как я могла не замечать этого раньше. Мне казалось, она искренне обо мне волнуется. Но нет — ее ничего не заботило, кроме Штефана. Может, он ее тоже приворожил? Но говорить этого я не стала — разозлю бывшую подругу еще сильнее, она побежит в Сыск со своими бредовыми затеями и осложнит работу Дитриху.
— Я всегда хотела, чтобы он был счастлив, — фанатично блестя глазами, говорила Эмили. — Если не со мной, пусть с тобой, главное — счастлив. А ты не только не дала ему этого счастья, так еще и в тюрьму норовишь упечь.
— Эмили, если он невиновен, его скоро отпустят. Проверят — и отпустят. Уверена, как только он согласится на сканирование — обвинение по поводу смерти наставницы с него снимут.
Но предъявят другие — к примеру, по незаконному ментальному влиянию или провозу запрещенных зелий. Поэтому он будет отказываться до последнего. До тех пор, пока согласие не будет последним выходом.
ГЛАВА 32
Мне очень хотелось пойти к Дитриху, но я понимала, что лишь помешаю его работе. Эмили я выставила безо всяких церемоний — в наших отношениях была уже не трещина, а настоящая пропасть, через которую ни перешагнуть, ни перелететь, ни мост построить. Не на что этому мосту опираться. Так что отношениям этим уже ничего не повредит. Забавно, казалось бы, то, что я полностью отступилась от Штефана, должно успокоить мою бывшую подругу, но нет — ее это злило еще сильнее. Словно это оскорбительно для ее любимого, принижает все его мыслимые и немыслимые достоинства. Говорить про свой брак я не стала — ни к чему ее нервировать лишний раз и добавлять новые кандидатуры в ее список ненависти.
Вещей, которые я могла забрать, не спрашивая Дитриха, набралось неожиданно много. Но у меня впереди целый день, успею сходить не один раз, а пока унесу самое важное — свои книги, подушку и фикус. Бедный фикус! Нужно купить ему горшок, а то так с нами потеряет последние корни, а новые отращивать будет не из чего. По дороге мне почудилось, что артефакт дал о себе знать, но касание было такое мягкое, что я не была уверена, показалось оно мне или нет. Да и кому теперь нужно на меня ментально влиять? Штефан находится в заключении, а больше я даже представить не могла, зачем кто-то будет такое надо мной проделывать. Так что я отнесла все на разыгравшееся воображение.
Дома я поставила несчастный фикус на подоконник кухни, посмотрела на него и пошла за горшком — сколько можно издеваться над несчастным растением? Оно и так из последних сил держится. Пора ему обрести дом и почву под ногами.
Недорогие керамические горшки продавались в лавке поблизости. Я сначала хотела взять на вырост, но представила, как там будет торчать этот одинокий потоптанный листик, и взяла посудину поменьше. Вырастет — заменим, а в этот посадим что-нибудь другое.
Лист, оказавшийся в земле, приободрился и даже выглядел более зеленым, чем раньше. Раствором я полила растение, а колбу из-под него тщательно вымыла — вдруг действительно пригодится. Кто там этих менталистов разберет — просто так он сказал или видел что-то, нам недоступное?
В офис и обратно я сходила дважды, а потом вернулся Дитрих. Услышав, как в замке проворачивается ключ, я сначала испуганно вздрогнула, настолько непривычен оказался этот звук, но сразу же успокоилась и пошла встречать мужа.
— Я почему-то думала, что ты придешь поздно, — сказала я сразу после поцелуя.
— От того, что я сегодня просижу до полуночи, ничего не изменится. А вот если я приду домой пораньше, многое может измениться. — Не успела я потянуться к нему за новым поцелуем, как он невозмутимо продолжил: — Смогу получить необходимую информацию. Вернер при тебе ни разу не говорила о том, что кто-то предлагал купить у нее книги по запретной магии?
— Нет, — удивилась я. — Разве о таком будут рассказывать? Это же незаконно.
— Легально купить, — пояснил Дитрих. — С регистрацией во всех нужных местах. В Совете Магов и где там еще положено.
— Нет, — качнула я головой, — при мне она о таком не говорила, или я об этом не помню.
Вероятность стирания в моей голове чего-то нужного все так же была высока, пусть Карл утверждал, что стертое для меня неважно. Это тогда оно было неважно, а сейчас очень даже, просто жизненно необходимо. И если принять, что Штефан замешан в смерти Вернер, то ему очень удобно было стереть не просто кусок диалога, а тот, что был для него опасен. Я представила, как он втайне от меня лазил по моей голове, и меня затошнило от отвращения. Нет, не зря ментальную магию запрещено использовать…
— Понимаешь, Линди, — вздохнул Дитрих, — сегодня я разговаривал с инорой, которая сейчас вместо Вернер на кафедре, так она сказала, что Вернер как-то в сердцах бросила, что некий инор ей уже надоел своими просьбами продать. Причем не одну книгу, а все, что у нее были. И цену предлагал неплохую. Еще она сказала, что инор на хорошем счету у Совета и ей странна такая зацикленность.
— При мне она ничего такого не говорила, — повторила я. — Я бы запомнила. Я даже не знала, что у нее есть книги из этого списка. Более того, я даже не знала, что их можно хранить дома. Если бы она что-то такое сказала, я бы непременно запомнила и это уж точно не казалось бы мне неважным. А что еще говорила наставница про этого инора?
— Говорила, жалеет, что прислушалась к его словам. Но опять таки, про это было сказано непонятно.
— То есть даже примерно, о ком речь, сказать нельзя?
— Вряд ли речь шла об Эггере, — поморщился Дитрих. — Если бы он столь настойчиво пытался у нее
