Глава семнадцатая
Ивич де Тотор ехал в середине колонны вместе с сотниками и командиром конников. После того, как въехали в русло, все были сосредоточены и не разговорчивы, казалось, даже в воздухе распространялось напряжение.
«Скорей бы пройти это место, а там мне никто не соперник, нет тут сил, чтобы оказать достойное сопротивление мои воинам. И даже те укусы, что осуществляют по ночам и даже днем небольшие отряды, неизвестно кому принадлежащие, очень неприятны, но не смертельны», – думал он.
Он не дал даже штурмовать замок местного барона, с ним и на обратном пути можно разобраться. И так после пересечения границы начались неконтролируемые грабежи и убийства населения, некоторые группы наемников стали просто выходить из подчинения. Конечно, в какой-то мере он и сам был к этому причастен: сэкономив деньги на закупке провизии, он рассудил, что все это можно взять и у сервов королевства Торвал. Вот фуражиры и не стеснялись применять право сильного.
Он прекрасно знал, что грабили и убивали всех, кто сопротивлялся, сжигали дома и вырезали целыми селами. Но когда начались неподчинения наемников, пришлось повесить с десяток самых отъявленных, а тут еще эти отряды начали просто охотиться за фуражирами и грабителями. И все более или менее наладилось, правда теперь его воинство пугалось каждого куста, и найти желающих заготавливать продукты и корм лошадям стало сложней.
Голова колонны уже скоро должна была выйти из этого природного туннеля, когда впереди раздался грохот и даже сюда долетели крик и вой умирающих и раненых людей. Русло делало небольшой поворот, и что происходит впереди, ему не было видно.
– Узнай, что там происходит, – приказал он одному из сотников. И тот, пришпорив коня, не успел удалиться и на десяток метров, когда берега старого русла вдруг кинулись на колонну воинов. Ивич де Тотор даже не понял, что произошло, – он умер сразу, несколько картечин пробили его тело, разрывая плоть, а еще раньше камень известняка размозжил ему голову. Его конь, как и хозяин, получив смертельное ранение, последний раз в своей жизни взвился на дыбы и упал, придавив своим телом бывшего бретера, авантюриста и убийцу.
* * *Весь следующий день собирали трофеи и формировали караван в замок. Погибших было много. Если в предыдущих баталиях они исчислялись десятками, то тут это уже были сотни. Всех здоровых пленных заставил копать общую могилу и укладывать туда погибших захватчиков, которых набралось около семисот трупов. Хорошо хоть, зима на улице, трупы закоченели и не разлагаются, но и без этого некоторым пленным становилось плохо.
Дав сутки отдохнуть отрядам своих диверсантов, пополнить запасы, отремонтировать снаряжение и выспаться, я снова послал их с тем же заданием. Только теперь уже следовало трепать нервы и создавать проблемы тому неприятелю, что пошел на столицу. Через сутки и я собирался выдвинуться на помощь королю. Надо только похоронить мертвых и отправить караван с трофеями и пленными. Да отобрать воинов для сопровождения пленных и дальнейшей зачистки тех, кто успел разбежаться. А успело ускользнуть немало. Так – в заботах и трудах – прошло еще несколько суток.
Наконец все было готово, письма для Ларта, Гюнтера и Алексии заготовлены, и караван отправился в замок, а я со своим войском, которое, кстати, существенно уменьшилось, двинулся на столицу. До перекрестка мы следовали все вместе, а после наши пути разошлись, и впереди меня снова ждала война.
Я сам не ожидал, что все так удачно получится в схватке с врагом, идущим убивать лично меня. Да, на определенный эффект от применения пушек и фугасов я рассчитывал, но чтобы так…
Пленных, конечно, много, притом даже очень, тут на одном кормлении их разоришься. Ларту я написал, чтобы всех задействовал на подготовке полотна дороги, а часть направил на рудники. Раненых по мере выздоровления тоже отправлять на работы. Думаю, разберутся, не маленькие. Сейчас меня больше волновали предстоящие боевые действия, тут навряд ли так повезет, как в предыдущей стычке. С пушками мои войска обладали плохой подвижностью, маневренностью. Поэтому надо будет прежде, чем вступать в бой, все согласовать с Данисом, всю синхронность действий. Иначе это будет просто особо извращенное самоубийство с моей стороны. Так я размышлял, покачиваясь в седле Ветерка.
Двигались мы с максимальной скоростью и за день прошли порядка тридцати километров. Так нам двигаться еще дня четыре, если какой-нибудь случай не внесет свои коррективы.
Через день мы уже вступили на территорию, по которой прошел враг, стали попадаться безлюдные села, а в них кое-где убитые. На удивление, убитых было мало, когда я поинтересовался почему, один из полусотников, который был из этих мест, пояснил что скорей всего, некоторые успели уйти в лес, а это трупы тех, кто не смог уйти или не захотел.
– Ваша светлость, посмотрите, а там кто-то есть, – сказал один из моих телохранителей, указывая на едва заметный дымок, вившийся из трубы одного из уцелевших домов. Мне стало интересно, кто же смог уцелеть в этом почти полностью сгоревшем селе.
Когда я и пятерка кентийцев свернули с тракта и въехали в село, нашим глазам открылась печальная картина, везде лежали мертвые. Мужчины, женщины, дети, старики и молодые. Обгорелые дома и трупы людей, мужчины с отрубленными руками, головами, женщины со вспоротыми животами и дети, проткнутые мечами или пиками и с размозженными головами. Страшное зрелище, от которого на глаза наворачивались слезы, а руки непроизвольно сжимались в кулаки.
Я посмотрел на своих сопровождающих и увидел, как они изменились, их лица осунулись, губы сжаты и превратились в тонкую нить, а в глазах полыхает такая ярость, что было понятно: встреть мы сейчас даже все войско неприятеля, бросятся в бой не задумываясь. И им без разницы, сколько врага и какой он, лишь бы добраться и лишить жизни как можно больше этих нелюдей.
– Сержант, пока еще войско идет вдоль села, заверни, пусть все пройдут через село. Скажешь барону Варту, что это мой приказ, – распорядился я, а сам соскочил с коня и направился к дому, из печной трубы которого был виден дымок. Но меня опередил один из кентийцев, он первым заскочил в избу и, отойдя от двери в сторону, замер. Я заглянул в комнату и оторопел, на лавке лежал, закрыв глаза, старый, старый дед, голова его была перемотана какой-то тряпицей со
