Мы подошли к кирпичному пятиэтажному многоквартирному дому серого цвета. Возможно, кирпич, из которого был построен дом, когда-то был светло-жёлтым, поскольку в некоторых местах под многолетней пылью можно было различить кирпичи желтых оттенков, но в целом создавалось впечатление о доме, как о сером. Наша квартира оказалась в первом подъезде на третьем этаже. Подъезд, как ни странно, оказался чистым и ухоженным. Дом напоминал хрущевку как внешне, так и размерами квартир. Никаких лифтов, исключительно лестница.
У нас оказалась небольшая двухкомнатная квартира, правда, в отличие от хрущевки, комнаты были раздельными. Кухня миниатюрная, примерно шесть-семь квадратных метров, комнаты маленькие, примерно по десять квадратных метров. Моя спальня могла похвастать небольшой застекленной лоджией с видом на ровный ряд коттеджей, перед которыми были ярко-зелёные газоны и ровно подстриженные зелёные кусты, и это в середине октября! Британцы деревьям что, листья на клей "Момент" приклеивают и красят? В общем, моя спальня больше, чем азкабанские апартаменты, и, несомненно, комфортнее, что весьма радовало. Но что убило, так это отсутствие батарей отопления.
— Мам, — протянул я, привлекая внимание мадам Стэнфорд. — Скажи, пожалуйста, а у нас что, нет отопления?
— Конечно, нет, сынок! — с изумлением заявила она, словно так и должно быть. — Отопление — очень дорогое удовольствие, его могут себе позволить лишь богачи, — она говорила медленно и с улыбкой на лице, словно обращалась к маленькому ребенку или умственно отсталому.
— Но… — протянул я. — А как же зимой жить? Холодно же!
Вообще, если быть объективным, то уже сейчас было ни разу не тепло. Градусника найти не вышло, но по ощущениям в доме было в районе восемнадцати градусов по Цельсию. Привык, что у нас кроме лета всегда в хате двадцать три-двадцать шесть градусов. Один раз зимой были жуткие холода, из-за этого у нас уже в середине января закончились дрова, заготовленные на всю зиму. Температура в хате опускалась до плюс пятнадцати градусов. Это была самая ужасная зима, мы ходили по дому в двух штанах и надевали по нескольку пар шерстяных носков. На улице стоял мороз за минус тридцать.
В Волгограде из-за его климатической зоны минусовая температура ощущается гораздо острее, чем на Севере. Волгоградские минус двадцать — это как минус сорок в Сибири, а минус тридцать похожи на предвестник Апокалипсиса. Зато летом, наоборот, тепло ощущается менее остро. Если, к примеру, в Москве в плюс тридцать люди еле выживают без кондиционеров, в Волгограде это считается прохладным летом, а аналогично москвичам жители нашего региона чувствуют себя, когда термометр начинает зашкаливать за плюс сорок пять градусов.
В ту морозную зиму у нас в школе на целых две недели отменили занятия. Я же все эти две недели занимался заготовкой дров. Надевал трое штанов, два свитера, ватную фуфайку, шапку-ушанку, валенки, две пары перчаток, брал топор с ножовкой и шёл к лесополосе возле железнодорожных путей. Пилил тополя, затем распиливал на бревна, которые обвязывал веревкой и волок домой. Дома при помощи стальных и деревянных клиньев раскалывал бревна, затем пилил на циркулярной пиле, которую от мороза периодически клинило.
Вот так выбежишь, одно дерево срубишь, домой приволочешь, забегаешь в хату греться и пить горячий чай. Затем выскакиваешь, раскалываешь бревна, и опять греться. И такая свистопляска с утра и до самой ночи. Работать приходилось, обливаясь потом, растягивая мышцы и натирая мозоли даже через две пары перчаток. Перчатки постоянно приходилось менять на сухие, а мокрые бросать сушиться в духовку в печи. Самая проблема была — не допустить, чтобы в валенки снег попал, тогда хана, валенки приходилось подолгу сушить. Я так в первый день влетел. Пришлось переобуться в зимние сапоги. В них уже через двадцать минут ноги задубели так, что пришлось срочно бежать домой, чтобы не заработать обморожение конечностей.
Тогда помню, срубил здоровенный тополь, в обхвате почти метр и высотой метров пятнадцать. Дерево упало почти возле автомобильной дороги. Пилю, рублю и ничего не слышу за шумом топора.
— Пилишь? — спросил кто-то сзади грозным мужским голосом.
— Ага, — ответил я, не оборачиваясь. Вот ещё, буду отвлекаться от такого важного занятия ради простого разговора.
— Что, сильно холодно? — участливо спросил тот же голос.
— Вообще дубак! — ответил я тогда. — Все дрова, запасенные на зиму, кончились.
— Ну, вообще-то тут нельзя рубить деревья, это защитная лесополоса, — произнёс тот же мужчина.
Помню, я тогда медленно обернулся и застыл в ступоре. Глаза полезли на лоб прямо под козырёк шапки-ушанки, как отвалилась челюсть на лице, замотанным шарфом, никому не было видно. Прямо перед собой всего на расстоянии шага увидел сержанта милиции. На дороге стоял милицейский бобик. Оказалось — я слышал голос милиционера!
— За подобное положен штраф, полмиллиона рублей, — произнёс сержант, чем меня напугал до жути. Но на этом он не остановился и продолжил пугать меня до дрожи поджилок: — Мы должны отвезти тебя в отделение, составить протокол, затем твоим родителям присудят выплатить штраф.
— Дяденька милиционер, — печально вздохнув, ответил я. — Вы посмотрите на меня. Ну откуда у нас такие деньги?
А выглядел я колоритно. Дедова потрепанная ушанка, завязанная под подбородком; рваная фуфайка, на которой выделяются три драных полосы, из которых торчит вата. В этой фуфайке дед, однажды, напившись со сторожем в зоопарке, полез в клетку обниматься с тигром. Если перевести взгляд ниже, можно увидеть запачканные старые штаны, заправленные в валенки. Стоит добавить ещё слезы, текущие от жуткого мороза и шмыгающий красный нос, торчащий из-под шарфа, после этого картина станет полной.
Милиционер окинул меня внимательным взором, прикрыл глаза и глубоко вздохнул.
— Короче, — сказал он, — мы сейчас уезжаем и едем очень медленно по маршруту. Если через пятнадцать минут ты и дерево ещё будете тут, то ты поедешь в отделение. И чтобы больше не смел пилить деревья там, где их можно заметить с дороги, — с намёком добавил сержант. — Ты бы ещё на второй продольной магистрали додумался тополя пилить!
На секунду я даже представил себе эту картину, как спиливаю дерево вдоль главной автомобильной дороги. А тополя там и правду здоровые, метров по тридцать в высоту, руками и вовсе не обхватишь. Я даже прикинул, как бы их оттуда… Нет-нет, действительно слишком палевно, да и волочить такие тяжелые брёвна оттуда далеко!
Вот это понимаю — мужик! Я до сих пор припоминаю того милиционера добрым словом, ведь вошёл в положение. Мне, правда, пришлось пулей лететь домой и быстро созвать всех друзей. Обвязали веревкой ствол и поволокли его. Не то, что через пятнадцать, через десять минут его там уже не было.
И вот узнаю, что
