Арей скользнул рукой ниже и обхватил её талию, прижимая Пельку к своим бедрам. Он плавился во льдах и горел в пламени Тартара.
Он хочет эту девчонку. И он возьмет её.
Что ему с того, что между ними пропасть длиной в вечность? Стражи мрака всегда потакали своим страстям.
Девушка неожиданно подалась вперед, вплотную прижавшись к его груди своей. Арей ожидал, что дарх, как всегда, прошьет его болью. И он не ошибся — острым шипом пробило тело, но боль исходила не от серебристой сосульки. Она шла от центра груди, от того самого места, где долгие сотни лет жила лишь опустошенность.
Перед закрытыми веками вспыхнуло пророческое: «Твоя дочь будет похожа на неё». Мечник знал, что стражи мрака бесплодны, ведь они не способны на главное — на то, что порождает жизнь. На любовь.
Арей резко оттолкнул от себя Пельку, скинул её с колен и рывком поднялся на ноги. Раскрасневшаяся, растерянная, девушка пыталась стянуть на груди платье, чтобы прикрыться.
Проведя пятерней от лба до макушки, что у него означало крайнюю степень волнения, мечник отвернулся и отошел на пару шагов. Он пытался выровнять дыхание и успокоить мысли, но они разбегались в стороны, как непослушные дети. Наконец, он хрипло произнес, не оборачиваясь, лишь слегка повернув голову в сторону Пельки:
— Прости меня. Этого больше не повторится. Я просто… Я пойду пройдусь.
Она молчала, крепко сжав зацелованные губы и глядя на его массивную удаляющуюся фигуру, когда две крупные слезы скатились по её щеке. Отерев их ладонью, Пелька изумленно уставилась на мокрые пальцы. До этого она плакала лишь раз — когда потеряла родителей. Неужели этот мужчина смог нанести ей рану такой же силы?
А слезы всё лились и лились, и не из-за того, что произошло. Его извинение — вот что уязвило девушку. Как будто он не мог допустить даже мысли о том, что она тоже хотела этого. Что он мог быть искренне желанным.
Что он мог быть любим.
========== 3. Глаза смерти ==========
Словно раненый зверь, я бесшумно пройду по струне;
Я не стою, поверь, чтоб ты слезы лила обо мне,
Чтоб ты шла по следам моей крови во тьме - по бруснике во мхе
До ворот, за которыми холод и мгла, - ты не знаешь, там холод и мгла.
Арей пробирался по горным уступам, стараясь унять бешено колотящееся сердце. Да что с ним такое? Хотя вопрос был скорее риторический, ведь в глубине души мечник прекрасно знал, что именно с ним.
Он привык быть один. За тысячи лет своего существования он смог принять многое: изгнание из Эдема, лишение крыльев, собственное одиночество и бесконечное, неотступное чувство падения в темную бездну. Барон мрака уже почти смирился с безнадежным течением лет, и его горячий нрав постепенно начал затухать, а на смену ему пришел хрупкий покой.
И тут вдруг — как гром среди неба, как внезапная болезнь, которой у стража мрака быть не может — эта девчонка. Она пошатнула едва установившееся равновесие его жизни, монотонный бег однообразных дней. Она внесла смуту в его мысли. Она взволновала его тело.
Она позволила ему поверить в то, что невозможно.
А он боялся верить. И боялся хотеть.
— Если в тебе недостаток веры, то бытие не верит в тебя, — проскрипел рядом тонкий голосок.
Арей резко обернулся, уже зная, кого увидит. Облокотившись о толстый ствол многовековой сосны, на него, прищурив глаз, смотрела Мамзелькина. Она была в рейтузах, в высоких, видавших виды сапогах и гусарском мундире, лихо накинутом на одно плечо. Высушенная тыква с адским пойлом исчезла, зато теперь в руках старушки покачивалась бутылка из мутного стекла. Мечник подозревал, что жидкость в ней едва ли ниже градусом, чем прежняя.
Он подошел и устало оперся о дерево рядом с Аидой. Та зубами выдернула из горлышка пробку, хлебнула чуток и молча протянула ему бутыль. Арей пригубил. Насчет крепости он не ошибся.
— Хорошие слова, — произнес он, когда жгучий напиток пролился в горло, согревая и расслабляя. — Кто это сказал?
Мамзелькина сморщила красный носик:
— Так, один китайский философ. Такой древний и такой мудрый, что многие до сих пор спорят о том, жил ли он на самом деле. Я-то точно знаю, что да.
— Потому что ты его и прибрала? — ухмыльнулся Арей.
Аида Плаховна поджала тонкие губки.
— Выраженьица, однако. Но правда твоя, приходила я к нему. Он одряхлел и устал, однако ум его по-прежнему был острым, как бритва, и мудрость не угасла. Заговорил меня, пакостник, так, что я у него аж на целых семнадцать минут задержалась! Ты подумай!
Старушка приподняла бровки и толкнула мечника в бок, призывая его подумать и вместе с ней подивиться хитрости философа и бесконечным тайнам бытия, в котором есть место опоздавшей смерти.
— Однако ж от твоей косы мудрость его не уберегла, — задумчиво пробормотал Арей и ещё раз отхлебнул забористого пойла.
Аида отобрала у него бутылку.
— Нет, Ареюшко, от неё, родимой, ничто не убережет.
Мечник сумрачно глянул на Мамзелькину.
— Ты ведь явно не по работе притоптала, — скорее утвердительно, чем вопросительно, сказал он.
Старушка скосила глазки в бок.
— Экий ты грубый становишься, как чуть выпьешь, — попробовала она обидеться. Но, увидев, что Арей на её жеманство не повелся, посерьезнела. — Говорила я тебе не ходить в тот трактир. Говорила? Так. Ты не послушал. Теперь поздно.
— Я же жив, — барон мрака дернул плечом.
— А я не о об этом пеклась, родимый. То, что ты не помрешь, я уж загодя знала. Да только вот что толку от жизни твоей, м? Ты ж ведь моральный и физический тупик.
— Что? — ещё больше нахмурился мужчина.
— Здесь, — Аида Плаховна щелкнула его по лбу, — и здесь, — ткнула сухим пальчиком в грудь, — пусто. Совсем. Ты не знаешь, как и зачем тебе продолжать своё существование. Впереди тебя не вечность — безысходный мрак. Изо дня в день ты задаешься вопросом — а что дальше? И ответ всегда один — ничего. Пустота.
Мамзелькина, зажмурив один глаз, вторым посмотрела в горлышко бутылки. Поднесла ко рту, хотела хлебнуть, но передумал и заткнула её пробкой.
— К чему твои сентенции и пространные монологи? Ты не сказала мне ничего нового, Аида, — бессильно проговорил Арей.
— А к тому, родной, что ты повстречал ту, которая сможет тебя спасти.
Мечник резко отодвинулся от грубой коры и выпрямился.
— Ты про девчонку? — яростно сдвинув брови, рыкнул он. — Она меня не спасет, она меня
