Декабрь вернул мне на порог лежалым снегом.
Гляжу на дверь, а там такой сугроб,
Как будто выход исчисляется побегом
Назад и вверх.
Но вверх не получалось,
И вместо глупости терпение кончалось.
Я так и не сумел переступить порог.
И все, что я украл у нас с тобой,
Вернулось навсегда остывшим чаем,
Я на руках тебя неистово качаю
И брежу по тому, что не сбылось.
Не бойся, милая! Конечно, мне спалось.
Конечно, я немножко привираю -
Все эти годы я безмолвно догораю,
Окно мне видится пустым ведром, а дом - сараем,
Я без тебя не просто не живу - не умираю.
И если и хотел когда-то рая -
Теперь молю хоть где-то обрести покой.
(Катарина Султанова)
Дельфин — Серебро
Торба-на-Круче — Все мысли о тебе
Би-2 — Компромисс
***
У него не было дома.
У него не было друзей.
У него ничего не осталось. Он всё потерял.
Стоя под оползнем обрушившейся на него правды, Глеб заставлял себя делать только одно: дышать. Выталкивать воздух из лёгких, отказывающихся работать.
Если сейчас он исчезнет, никто этого не увидит. Никто не заметит, никто не будет скучать. Никто не удержит его от падения. Никто не захочет.
Тогда, умирая в будке стрелочницы, Глеб думал, что это предел. Что хуже уже не будет. В те страшные дни он много размышлял. Его подстегнутый болью и страданием рассудок судорожно раскапывал прожитое, как некогда его хозяин разрывал могилы, слой за слоем обнажая нутро самого Бейбарсова и тех, кто был рядом.
И тогда некромаг впервые чётко увидел себя без прикрас; будто обведенный алым, он особняком стоял в сутолоке жизни, кровавым росчерком отпечатывался на судьбах людей, связанных с ним. Когда-то он был слишком труслив, чтобы поверить в то, что всё потерял. Но в агонии Глеб видел всё так ясно, без ненужной шелухи. Он осознал, что отдал всё, что имел, в обмен на неправильные вещи.
Его душили призраки вины. Он сгибался под тяжестью своих грехов. Он не мог без стыда смотреть на ту уродливую сторону, которой повернулся к миру. Он построил свою жизнь на костях и трупах, и пусть это был изначально не его выбор, некромаг поддался соблазну могущества и стёр в порошок то немногое, что было ему дорого на этом свете.
Теперь он знал, что тьма обрушивается резко и разом. Она забирает весь воздух, и тогда приходится бороться за каждый следующий сделанный вдох.
Теперь он знал, что бесконечный свет не вытянет тебя из мрака — ты должен сам стремиться всей своей волей всплыть на поверхность.
Глеб Бейбарсов был опустошен и раздавлен. И про себя он повторял лишь одно слово, — как молитву, как призыв. Одно лишь имя.
Он звал её, хотя знал, что она не придёт.
Она была потеряна для навсегда. Так же нереальна, как звезда, сияющая на предрассветном небосклоне. Ещё более далекая, чем прежде.
Глеб что ему нельзя её видеть, нельзя о ней думать. Но он был не в силах вытравить Таню Гроттер из своей измученной, озлобленной души.
Почувствуй меня. Услышь меня. Произнеси моё имя и задержи его на языке. Откройся мне. Не бойся меня. Не оставляй меня среди холода и смерти, не бросай меня. Я бы хотел дать тебе всё, в чём ты нуждаешься. Но у меня больше ничего нет.
***
Глеб снова ошибся, в который раз. Он думал, что агония на железнодорожных путях была его самым страшным испытанием. Но первые месяцы, потянувшиеся после потери дара, были намного ужаснее. Они стали самыми тяжёлыми днями в его жизни.
Сначала, услышав всё, что высказал ему Сарданапал, Бейбарсов впал в слепую ярость. Боль поражения и горечь потери слились в сплошную красную пелену, застилавшую глаза. Если бы не рана, не позволявшая ему встать, бывший некромаг разорвал бы всех, кто оказался поблизости, голыми руками — так велики был его гнев, его злость, его ненависть.
А потом всё разом прекратилось. Слова академика долетали до Глеба, будто сквозь вату. Куда-то вдруг пропали все эмоции, выцвели все краски. И тогда неизбежным призраком пришло оно.
О т ч а я н и е.
Накрыло его своими липкими ручками, запечатало рот и закрыло глаза.
И это было хуже всего. Хуже ненависти, хуже ярости. Потому что именно этим словом Глеб мог описать Тартар. Сосущее, серое, безнадежное отчаяние. Он остался в живых, ему дали невероятный шанс начать всё сначала. Люди куда более достойные и благородные, чем он, были лишены такого дара. Но Бейбарсов не был способен оценить его по достоинству. Всё вокруг него покрылось серым пеплом безразличия.
Как только он оправился от раны, то простился с Жанной и Леной, которые пытались удержать его или хотя бы узнать, что он намерен делать, и отправился в Нижний Новгород. На первое время Сарданапал выдал ему немного лопухоидных денег, чтобы он смог встать на ноги. Бейбарсов понятия не имел, что он будет делать и как собирается жить дальше. Со своими дальними родственниками он видеться не собирался, поэтому, приехав в город, раскинувшийся над Окой и Волгой, он снял у какого-то водилы на вокзале старую дешевую квартиру и три дня сидел на продавленном диване, почти не шевелясь.
Он ничего не ел и почти не пил. Организм, и без того истощённый после тяжелой борьбы за жизнь, больше не укрепленный даром некромагии, сдал на третьи сутки вечером, и Глеб потерял сознание. Очнулся он на том же самом диване, свесившись над подлокотником, как безвольная кукла. Голова кружилась, его трясло.
За несколько суток пройдя все известные стадии принятия неизбежного, Бейбарсов смог изобрести новую — стадию скотины. Он начал пить. В жизни прежде не пробовавший водку, бывший некромаг на двадцать первом году жизни смог, наконец, оценить все её преимущества. Теперь он методично травил себя. Просыпался ближе к обеду, на автомате умывался и шёл в магазин, стоящий за углом. Возвращался обратно с пакетом, в котором гремело бутылки две-три. Надирался до нечеловеческого состояния и засыпал прямо там, где упадет. А на следующий день всё повторялось.
Несмотря на пережитое, молодое и выносливое тело не подводило его, и Глеб продержался месяц в условиях, в которых любой другой уже давно сыграл бы в ящик. Так продолжалось до тех пор, пока его не отыскали Жанна с Леной. Разозленные и обеспокоенные донельзя тем, что от него ни слуху, ни духу, некромагини, хоть и не связанные больше с Глебом общим даром, по-прежнему чувствовали его, только уже не по магическому, а по эмоциональному шлейфу.
Прибыв в Нижний и отыскав замызганную квартирку на окраине города, девушки обнаружили бывшего некромага валяющимся в коридоре. Он был небрит, осунулся, давно не стиранная одежда висела на нём грязным мешком.
— Вот же
