Вспомнив предупреждение, он отыскал в шкафу защитный костюм — лупоглазый шлем, высокие перчатки. Посмотрел назад. Сгусток темноты в кресле-сугробе подмигнул мёртвым синим огоньком: тотен-братец охранял своё наследство. Хаген снял китель, свернул и осторожно положил на самый край и сам сполз туда же, оказавшись в опасной близости от скрюченной кисти, мерно сгибающей невидимый эспандер.
— Мне жаль, — сотрясаясь от подавляемых рыданий, шептал он снова и снова. — Мне жаль! Айзек, мне жаль, мне так жаль…
И, словно откликаясь на знакомые позывные, лежащий на диване человек повернул голову и шевельнул губами, заканчивая сухо и методично, как привык заканчивать всё на свете:
Жаль… Но ютиться в темноте угрюмой
Бесцветных норок нам еще придётся,
И дни придётся дергать, будто струны.
А время незаметно проберётся
В те комнаты, где печка треск разносит,
Где мы стоим у запотевших окон
И смотрим в пустоту дворов напротив.
______________________________________________________________________________________
[1] по одной из легенд святой Николай подбросил в дом бедняков три золотых яблока через дымоход. Так и было положено начало традиции дарить детям подарки на Рождество.
[2] Здесь и далее Кальт цитирует стихотворение Georg Heym "Der Winter" (в переводе Н.Кульчицкой)
Глава 34. Вернер
Когда он добрался до Куба, на часах было пять-сорок пять.
Стенная панель отошла, и он спрыгнул в развал пустоты, как будто ухнул в бездонную пропасть. Пропасть мягко спружинила. Качнувшись в ответ, Хаген переступил с ноги на ногу, затравленно оглянулся…
И вдруг обнаружил, что путь уже завершен.
Он стоял посреди огромного зала — ангар или эллинг — в окружении гибких, без устали перемещающихся квадратов дрожащего света. Полупрозрачные пятна двигались непрерывно, вычерчивая сложный маршрут по полу и потолку. Откуда исходил этот свет? Стреловидный проём окна был полностью затянут слюдой, лишь наверху, в осколке чернеющей стали подмаргивала яркая точка.
Неужели это звезда?
Он тихо шагнул ещё, понимая, что вот-вот упадёт. А может, взлетит, как только усталость достигнет критической массы.
Верно. Взлётная полоса начинается именно здесь.
Вот только где? Затерянное в ночи пространство гудело, щёлкало, трепетало. В неоновых бликах порхали жестяные снежинки. Хаген поднял голову, да так и остался, сражённый соборной, почти нереальной высотой потолка. Это был датен-зал «Эренраум», гигантский вычислительный центр. «Я хотел бы его рассмотреть, — подумал он, чувствуя, как в носу шевелятся слёзы. — Я бы хотел…»
Но время уже ускользало. Он подался вперёд, обнимая прогретый разрядами воздух, и хрипло сказал:
— Тик… И так.
***
Трах-тах-тах!
Круговые прожекторы, вспыхнув один за другим, черкнули огнём по сетчатке. «Ого, чёрт!» Что-то брызнуло, и он инстинктивно прикрылся локтем, заслоняясь от лазерного прицела. Веки стали прозрачными, обнажив багровый, фантастически чёткий капиллярный узор. «Хальт! — прогрохотало сверху — Смирно! Не двигаться! Лечь!» В ноздри дунуло жаром, пронзительно завизжали турели пулемётных платформ… Хаген стремительно вскинул руки.
Болезненно щурясь сквозь ресничную каплю, выкрикнул, срывая гортань:
— Вернер! Мне нужен Вернер!
Бу-бу, гу-гу! Рогатое эхо взметнулось по стенам, отразившись от звонких экранов прогнозных машин. Хаген сжался. Ему показалось, что где-то открылась заслонка огромной печи. Воздух взъярился, вскипел, обвился живым колесом, толкая то взад, то вперёд. «Меня разорвёт на куски» — мысль была отстранённой, он падал в огонь, но при этом стоял на ногах, как оловянный солдатик, цепляясь за корни земли.
Электрический вихрь закрутился у самых ресниц…
И вдруг всё унялось.
В наступившей тишине чей-то голос потрясенно спросил:
— Вы? Как вы здесь оказались?
— Не поверите, — выдохнул Хаген. — У вас дыра в стене. Чёрная дыр-р…
Он задохнулся. Неверными руками содрал с себя потный подшлемник, зацепив изрядный клок волос. Ай-ай, дружок! Нажал треугольную выпуклость на грудной пластине и вышагнул из резиновых листьев, как из отжившей змеиной кожи.
— Что вы делаете? — лязгнул голос.
Определённо, для искусственного разума он был слишком нервозен.
— Раздеваюсь, — сказал Хаген. — Хайль, Эрвин Вернер, я принёс вам «Блицштраль». Вы в курсе, что такое «Блицштраль»?
Голос был в курсе. Механический глаз завертелся в стеклянной орбите.
— Невозможно. Вы лжёте! Ловушка! Где этот дьявол, ваш доктор?
— Я его убил, — чётко произнёс Хаген. — Могу предъявить доказательство.
Ночь хрипела в лицо, дышала карбидом и пылью. Ночь потребовала:
— Предъявите.
Хаген кивнул — хорошо.
И вынул из кармана часы со сломанной стрелкой.
***
Вернер ждал его в конце коридора.
Ввиду позднего часа он был облачён в шёлковую пижаму, на которую был наброшен халат, войлочные туфли и головную повязку-сеточку — сплошное белое пятно, выбившее из груди Хагена сухой астматический хрип. Но мумия шевельнулась — и наваждение рассеялось. Она была ниже, субтильнее, значительно уже в плечах, а главное — в ней напрочь отсутствовала та упрямая готическая вертикаль, что не раз задавала соли и перцу местной палате мер и весов.
Нет, это не он. И я не заплачу…
Скрюченная фигура поманила к себе, нетерпеливо стукнула тростью. Хаген кивнул и пошёл, внимательно глядя под ноги, чтобы — не дай бог — не запутаться в облачной зыби. Горло горело от сажи. Улучив момент, он сунул в рот пластинку «Энергепилле». В голове сразу прояснело, удушливый ком откатился обратно, и белая тень впереди обрела структуру и чёткость фанерной мишени.
Прерывистый свет сменился однотонным приглушённым мерцанием технического этажа. Где-то рядом за тонкой дощатой перегородкой вибрировал гул генераторов, мерно вращались гребные лопасти люфтеров, гудели насосы, журчали отводки дренажных систем. Когда Хаген поднёс перчатку к одному из зарешеченных круглых отверстий — оттуда фукнуло жаром, как из драконьей пасти.
Я у центра Земли. Но где же…
За спиной что-то тяжко пыхтело. Получивший отменную дрессуру в условиях низких температур, Хаген обернулся — и не смог совладать с собой: в разломе карбоновой скорлупы показались на миг толстые вывороченные губы, чашки ноздрей, синюшный бугор щеки — полулунная маска кретина. По крайней мере, эта часть легенды не врала. Интеллектуальные рецепты Куба охранялись особой фабричной чеканкой. «Ампутация голосовых связок, — вспомнил он. Антитиреоиды. Префронтальная лейкотомия. «Человек не способен к такому зверству» — а кто-то ведь сказал эту чушь?»
Эмпо-дурень. Фальшивый безымянный солдат.
Боже! Господи Боже…
Циклопическая рука отодвинула стальную плиту.
— Сюда, — нетерпеливо позвал Вернер. — Вы-вы. Псст! Мастер. Оппонент. Бибельфоршер!
— Что? — переспросил Хаген, пробуждаясь и обмирая. — Как вы меня назвали?
— Так вас назвал он, — уточнил физик. В полумраке лифтовой кабины его кожа лоснилась от жирного ночного крема, пронзительно блестели очки. — Вы сказали, что убили его. Как именно? Не отвлекайтесь. Вы убедились, что он мёртв? Я не слышал сигнала тревоги.
— «Дорненкрон», — тихо сказал Хаген. — Мне нужно было выиграть время до срабатывания монитора. — Он запнулся и с натугой вытолкнул самую страшную часть правды: — Я хочу жить.
Дико сверкнули дымчатые стёкла очков, и в изгибе подпухших губ ученого мелькнуло что-то прихотливо-презрительное, когда он ответил:
— Будете, если возьму вас
