— Без. Развлекайтесь. Разрешаю.
— А вы опять мне вломите — за недостаток обоснованности!
— Не вломлю.
— Верится с трудом, — мрачно сказал Хаген.
— Я «вломил», как вы выразились, не за статистику. И не за то, что вы на бреющем полёте носились по Трауму, втаскивая службы в своё облако неопределённости. Ха! Виллем швыряет дротики в вашего фанерного двойника. Но, Йорген, не пытайтесь лукавить! Я обещал вам одну карту, а вы решили подтянуть всю колоду?
Он взвесил мерцающую головоломку в руке и вдруг без предупреждения запустил ею в Хагена. Очень точно. Шмяк! — с отвратительным мокрым звуком шарик впечатался в мякоть бедра. Хаген айкнул. Ему показалось, что по ноге выпалили из пушки, заряженной ржавыми железными костылями.
— Реакция, — сказал Кальт. — Вот что вас убьёт. Тренируйтесь и не нарушайте договорённости. Задали вы мне задачку! Я даже не сразу сообразил, ради чего вы стравливаете «Кроненверк» и СД. Ради моих прекрасных глаз? Но мои прекрасные глаза не заслуживают такой топорной игры. Значит, всё-таки адаптанты. И я опять в недоумении — зачем? Нужны обезьянки — возьмите у Лютце, из «вивария». Если хотите больше, я достану. Из любого трудлагеря, с производств, да хоть прямиком из Саркофага! Когда, ну когда я ограничивал вас в материале?
От его искренности у Хагена перехватило горло. Так они и сидели как два истукана. Один никак не мог понять, а второй, с дырой в бедре — не мог ответить. Потому что не мог понять, как это возможно — не понять.
Хаген прилёг на диван. Потолок всё ещё выглядел довольно красиво.
— Прекратите истерику, — спокойно сказал Кальт.
— Я молчу.
— У вас молчаливая истерика. Её и прекратите.
— Хорошо, — ответил техник-исследователь, ведущий специалист Юрген Хаген (ни капли Йоргена — сушь, гладь, благодать). — Прекратил. Я могу объяснить.
— Ну-ну-ну, — разрешил Кальт, поблёскивая озорными льдинками глаз.
— Статистика, — произнёс он пятью минутами позже.
Короткое слово, разобранное по буквам, прозвучало как перевод слова «дерьмо» с общечеловеческого на лабораторно-дипломатический. Хаген пожал плечами. На всякий случай он заготовил ещё несколько аргументов.
— И всё на основании… чего? Анамнеза? А объём выборки вас не смутил? Вы утверждаете, что большинство моих сверхстойких оловянных солдатиков испытывало проблемы с адаптацией. Большинство, ха! Сколько карандашей побывало в моей коробке, Йорген? Можно пересчитать по пальцам. А кто из них проходил программы в Центре?
— Я поднял отчеты кураторов-наблюдателей с рабочих постов. Просто в указанный период Центр принимал рабочих только с гражданских линий, по соображениям секретности, а большинство солдатиков пришли с военных производств. Нужно смотреть личные дела. У Ульриха были проблемы с адаптацией.
— Какого рода?
— Всё то же — сон, ложная память. Мориц, да, чист. Но если мы говорим о двух видах резистентности…
— Вы говорите. Весь Райх пользуется эмпо-индексом, а техник из Индаста вдруг заявляет, что помимо него нужно изучить ещё кучу показателей. Правильно всё же лидер прихлопнул ваш университет. Есть же простая эмпо-зависимость, чем она вас не устроила?
— Например, тем, что у патрульных Рупрехта и солдатиков одинаковые эмпо-индексы, но результат-то разный. Эмпо… как хотите, но что-то не так с этим эмпо. И вообще… это же корреляция, — проговорился Хаген с простодушным презрением человека, мановением дирижёрской палочки заставляющего маршировать цифры в нужном направлении. — Я вам что угодно скоррелирую. Если потребуется.
— То есть вы допускаете подтасовку только в нужном вам направлении? Хитрый техник! Достали с потолка какую-то мутную гипотезу, дополнительно намутили воды и отправились удовлетворять любопытство за мой счёт. Когда это вы успели набраться наглости, Йорген? И главное — у кого? У Мельника?
— У вас.
— А, — сказал Кальт, слегка удивившись. — Верно. Ладно.
Они переглянулись. И опять приникли к монитору.
***
Что же я делаю?
Что же я, чёрт возьми, де…
Рубиновые часы изобразили полночь. Каникулы в «шлюзе» плавно сошли на нет. Заглянул Франц, но Кальт, не поворачивая головы, бросил: «Позже. Выйди», и Франц исчез, унося небесной красоты папку и сгусток недовольства, размером примерно с себя. «Неплохо, — одобрил Кальт. — Вы молодец, Йорген». Хаген промолчал. Вообще-то он хотел откликнуться «вуф-вуф», но вовремя припомнил винтовое замыкание, и здоровые инстинкты возобладали. Однако свежепроклюнувшийся росток техника-исследователя робко развернул первые зелёные листочки.
И всё же, что я…
Они подробно обсудили идею о влиянии Территории, сойдясь во мнениях относительно специфического и неспецифического воздействия. Раскритиковали убогое использование «песочницы» операторами «Кроненверк». Потом Кальт натолкнулся на файл, озаглавленный «всячина».
«Просто заметки, — напряжённо сказал Хаген. — Наброски, ерунда, не смотрите». Первый абзац касался возможного сходства нейроматриц «Знаки» — «Территория». Эта идея пришла к нему в одну из бессонных ночей, когда он пугливо раздвигал шторы, чтобы взглянуть на маленькую смертельную луну и плакал от тоски, прикусывая костяшки пальцев. Плакал до тех пор, пока браслет не взрывался позывными — трам-та-та-там — марша победы, и голос Илзе сообщал, что терапия вот-вот прибудет. Тогда приходилось добавлять в интонацию щебня и колючей проволоки, отвергать терапию и врать, врать… «А вот здесь-то нужен эксперимент, — Кальт постучал по монитору. — Я и сам так думал да руки не дошли. Организуйте. По всем категориям, включая нейтралов. Сказали „А“, говорите „Б“! Почему не довели до конца?»
«Хорошо», — оторопело согласился Хаген, глядя, как ловко терапист шарится в системе, делая видимыми скрытые файлы. Тик-так. Скверно, скверно.
«А это зачем? — спросил Кальт, открыв припрятанные и закомментированные черновики с данными контент-анализа интервью рабочих Пи-Эр. — Бред? Галлюцинации? Прекращайте, Йорген, это вам не нужно. Что за чушь? Вас кайрос-менеджер, что ли, укусил?» «М-м», — неопределённо сказал Хаген, раздумывая, куда бы запихнуть следующие отчёты. Микродиск? А где хранить? Он подумал о местах, куда теоретически может залезть Илзе, и смутился.
Потом он ещё немножко подумал и вдруг понял, что натворил.
— Подождите! — взбунтовался он. — Эксперимент! Вы сказали «по всем категориям»! Вы сами-то на Знаки глядели? Представляете себе летальность? Вплоть до инфарктов…
— Ну и? Матрицы-то вы получите. Сравните тоже с минусовками, с матрицами погибших солдат. Вот и докажем торопыгам из райхканцелярии, что проблема Территории намного глубже и объёмнее, чем представляется их куцым мозгам.
— Я не стану этого делать!
— Хотите загрузить Франца? Он и так будет занят. Вы мне подбросили одну любопытную мысль насчёт Сопротивления… Одну весьма любопытную… Э, э, что там опять за трагедия? Гретхен, Лизхен или Труди, м-м? Или как там её… Пометьте свою карту, и Франц её не тронет. Обещаю.
— Я сам, — сказал Хаген, глядя перед собой остановившимися, потухшими глазами. — Сам. Сам.
Станцевал. Ничего не скажешь. Дурила. Висельник.
Зубчатые колёса продолжали вращаться, перемалывая человеческий материал. «Так было, так есть и так будет». Разница состояла лишь в том, что теперь он оказался у пульта и каждым своим движением, ловким или неловким, ускорял работу чудовищного механизма.
— Шаг вперёд и два назад? Э, нет, так не пойдёт.
Тяжёлая рука легла
