— Что с ним сделают? — спросил он, с величайшим трудом выдавливая слова и заранее боясь ответа. — Что предпримет Лидер?
Соломенный человек пожевал тонкими губами, но ответил на какой-то другой вопрос, эхом звучащий в голове:
— Когда я вижу надменного тераписта из Хель, мне тоже хочется разобрать его на куски, чтобы убедиться, что он из плоти и крови, желчи, дерьма и слизи, как все мы. Взять бритву и вскрыть грудную клетку. У него вообще есть сердце, у вашего ублюдка-доктора?
— Не знаю. Не видел.
Пол под ногами мелко вибрировал, как будто они стояли прямо над основной системой, приведённой в движение много лет тому назад, но только теперь работающей в полную мощность. Поршень — шатун — коленвал — трансмиссия и дальше — перестук шестеренок, зубцом о зубец, где-то плавно, где-то со скрежетом, с запинкой, сотрясением осей. От подошв дрожь передавалась коленям, позвоночному столбу и той нити, что соединяла каждую макушку с крестовиной невидимого кукловода.
— Сегодня я проснулся счастливым, — сказал остроносый человек. — Не знаю, для чего вам это говорю. Видимо, навеяло вопросами. Сегодня я проснулся и загадал, что если прижму его к стенке, если заставлю его кричать, то буду жить долго. Очень долго. Глупо, да? Мы не перекинулись и парой фраз, а я ненавижу его, как будто близко знал, как будто он всегда стоял за спиной, держа меня за глотку.
— Да…
— Понимаете?
— Понимаю.
Прозрачный взгляд собеседника был направлен далеко вперёд, за пределы Ратуши, площади и города. Спрятанные под офисным пергаментом волчьи челюсти неспешно перемалывали слова.
— Сколько он угробил моих людей… Каждая жизнь как плевок в лицо. Я посмотрел микрофильмы. Последнего парня я натаскивал самостоятельно. Вы тоже там были, мелькали в кадре за спиной своего доктора. Не мотайте головой, я знаю, что не вы пытали моего сотрудника, но вы были рядом, совсем рядом… Всё только начинается, Юрген Хаген. Он ещё может вывернуться, и тогда за вас я не дам и ломаного гроша. И всё же дело того стоило, разве нет?
— Не знаю.
— Не знаете?
— Время покажет. Но мне бы не хотелось, чтобы его мучили.
— Странный вы мастер. Нет, правда, странный. Отправляйтесь по своим делам и возвращайтесь к шести. Я не буду посылать за вами людей и тормозить на перекрёстках. Просто убирайтесь! Не мешайте мне радоваться.
С тем Хаген и ушёл, оставив его в полном одиночестве насвистывающим походный марш, отрешённо наблюдающим за тем, как бронированные фургоны покидают стоянку, усеянную радужно-чёрными бензиновыми кляксами.
***
Соединяя перетёршиеся провода латунными клеммами, он зазевался и задел ноготь указательного пальца. Над второпях припаянными сочленениями курился сизый дымок, вонь горелой резины соединялась с запахом подпаленных волос. Закусив губу, Хаген колдовал над чемоданчиком с миниатюрной отвёрткой и паяльником. От напряжения он вспотел, на лбу проступили испарина, подмышки взмокли, разгоряченную и тоже повлажневшую спину охаживал сквозняк от неплотно заткнутых щелей под подоконником.
Вот настоящее мужское занятие. Такое же, как охота.
Как война.
Руку повело, затрясло. Он вцепился в край стола и скорчился, тяжело отдуваясь, повторяя себе: «Спокойно, техник! Дышите глубже…» «Сегодня я проснулся счастливым», — сказал офисный одуванчик, канцелярский волк, решивший принять участие в игре, чтобы заставить ублюдка-доктора немного покричать. Чёрт бы побрал эти древние конструкции, эти клубки проводов, окислившиеся разъёмы, помятые контакты, выгоревшие дорожки; чёрт бы побрал эти схемы, человек устроен куда проще!
Нежилая комната собирала звуки со всего города. Стены резонировали в такт ухающим ударам на заводских полигонах, в такт лязганью мастерских и щёлканью железнодорожных стрелок, отправляющих составы по новым маршрутам. Бдыщ-та-дамм! Его ждали на Фабрике для освоения следующей программы по основам анестезиологии. Полезная вещь. Пальцы дрожали всё сильнее, но тонкая работа была уже закончена, осталось убрать грязь да закрепить винтами кожух. Набор «сделай сам». И это только питание, а что там в блоке гетеродина? В следующий раз понадобятся детали, которых в Райхе нет и не может быть. На кой чёрт Инженер всучил такой антиквариат?
Антиквариат! Он вскочил и принялся ходить от стены до стены, укачивая себя мерным движением. Пасифик — тоже антиквариат, вырождающееся государство, не имеющее представления об истинном значении таких простых слов, как «позаботиться» или «потеха». Не знающее тысячу и один способ переработки человеческого тела в полезный продукт. Можно поклясться, что оружие, которым он располагает, морально устарело и вряд ли физически пригодно к использованию. Что же у них — у нас — есть? Что удалось вспомнить? Романтическую эмпо-чушь? Бисеринки росы на бархатной подушке лопуха? Мазок закатной акварели? Детский смех — горошком, колокольцами? Дельно, ничего не скажешь! Чист как первый снег, как бумажный лист из-под прокатного стана: пытай — не пытай — ни толку, ни символа, ни разумения. Весьма мудро — на случай провала, но теперь-то, теперь…
Я виноват. Простите меня!
— Простите меня! — сказал он в косо разрезанные лепестки пыльной мембраны. — Плохие вести. Будет война! Я принёс вам войну. Пожалуйста, ответьте! Скажите, что мне делать?
Спохватившись, щёлкнул верньером…
И живая тишина, пришедшая на смену безмолвию, выслушала всё, что он сказал.
— Будет война, — сказал он.
«Будет», — согласилась тишина.
— Через семь дней они сломают Стену.
«Через семь дней».
— Семь дней, — повторил он, задыхаясь. — Ведь это так мало — семь дней! Ведь это из-за меня их стало семь. Что вы можете сделать за семь дней?
Молчание.
— Ничего?
«Ничего», — признала тишина.
— Поговорите со мной, — попросил он тихо. — Не может быть, чтобы всё закончилось так. Не может быть, чтобы всё закончилось из-за меня. Я виноват! Я виноват?
И тогда пришёл Голос.
— Йорни, — сказал Голос. — Мой бедный маленький Йорни.
Молодой, и жалобный, и, без сомнения, женский — самый лучший голос на земле, несмотря на скорбь, звучащую в каждой певучей нотке. Он чуть не выпрыгнул из себя от радости, затрепетал всем телом и потянулся к мембране, обнимая ее как чашечку цветка.
— Вы… Вы… Инженер? Какой я дурак! Боже, какой…
— Боже, какой дурак! — воскликнул он с ужасом, возвращаясь в реальность, в звенящий медью Траум, к зубчатым колёсам и адвент-календарю. — Семь дней! Но как же быть с оружием? Нам обязательно нужно какое-нибудь… О-о, — застонал он, понимая. — В самом деле. Вы — мы — никогда ни с кем не воевали, откуда же может взяться оружие. Мы и не думали о нём раньше — зачем? Но сейчас, когда оно так необходимо…
— Территория…
— Верно! — он
