— Государственная измена карается смертью! — с яростью сказал Кальт. — Смертью, а не этой… мерзостью! Вы обвиняете меня в нарушении правил, а между тем…
— Эту мерзость придумали вы! И мы ничего не нарушаем. Никакого произвола. Неужели я должен напомнить о вашем статусе? Он не просто серый — он двойной! Вы — гражданин, норд и вы же — материал, участник проекта. Вы сами когда-то с этим согласились! Я ни в чём не обвиняю личного сотрудника, моего друга, лучшего, хоть и внештатного, доктора Айзека Кальта; в реестре останутся все наградные записи и добавятся новые. Но я вправе списать материал. Или положить его в укромное место, что я и собираюсь сделать. Остроумно?
— Весьма.
— Я мечтал вас удивить!
— Удивили.
— Не злитесь, Айзек! — в знак примирения Райс боязливо притронулся кончиками пальцев к груди тераписта. — Мне всегда казалось, что вы меня недооцениваете. Рядом с вами… Прискорбная необходимость… пока всё не зашло слишком далеко. Понимаете?
— Понимаю, — согласился Кальт. Теперь его голос звучал равнодушно. — Мне нужно хотя бы несколько дней, чтобы дать распоряжения.
Улле категорично мотнул головой, лидер соболезнующе развёл руками:
— Слишком большой риск. Сейчас вам сделают первую инъекцию — для формирования устойчивой зависимости необходимо две-три, но в вашем случае количество первых проб следует увеличить. А завтра поутру мы все вместе отбудем в Шварцхайм. Вам там понравится.
Он почесал нос и добавил с обезоруживающей прямотой:
— По правде говоря, скоро вам будет нравиться всё. Абсолютно всё.
***
Роковые слова были произнесены. Затем произошла заминка. Специалисты Хель копались в своих чемоданчиках, перебрасываясь обрывками фраз. Оказавшись в центре внимания, они чувствовали себя неловко, и то, что ещё предстояло исполнить, вызывало дополнительный приступ нервозности. После короткой невнятной перебранки один из докторов направился к заключённому под стражу. Кальт апатично наблюдал за его приближением, уже не пытаясь сопротивляться, лишь устало прикрыл глаза, когда к запястью прижалась мелодично гудящая коробочка гемо-анализатора.
— Снимите браслет, — подсказал Улле.
Спешно вызванный датен-техник долго звенел инструментами, деактивируя и разбирая модифицированный браслет. Все терпеливо ждали. Лидер задумчиво приседал, разминая ноги; мягкие, отливающие дельфиньим лоском сапожки почавкивали, когда он перекатывался с пятки на носок. Хаген переводил взгляд с него на лица министров и обермастеров, каждое со своим выражением — от сыто-удовлетворённого до скучающе-озадаченного или откровенно мрачного, как у Дитрихштайна, затем нехотя, как бы улынивая в сторону, цепляясь за несущественные подробности, вроде треугольной выщербинки на каменной плите пола, иллюзии, коварной светотени — стрела и клетка, вновь возвращался к тающей, обманчиво хрупкой фигуре, зажатой мощными плечами чёрных молодцев. Он слышал стук — тихое, но сильное биение часового механизма, запертого в шкатулку из плоти — и не мог понять, взаправду или кажется.
Мы спим? Я сплю?
Сама мгновенность судопроизводства — неожиданный совместный бросок туры и короля через доску, удар и крах белого ферзя — довод в пользу сна. Песок под веками, овевающий лоб влажный пластырь ветерка, чей-то кашель, шёпот, запах спирта и пота — слабый по отдельности, но неопровержимый скопом аргумент в пользу яви.
«Разбуди меня!» — внутренне взмолился он и шепнул:
— Что нам делать?
Натужно скрипя шарнирами, Франц развернул маскообразное лицо. Сощуренные глаза были застланы жёлтой мутью, а голос звучал сдавленно, когда он ответил:
— Ничего, солдат. Ты всё уже сделал.
***
Ещё несколько подготовительных па и настал черёд соломенного человека.
Он должен был отвести осужденного в соседнее помещение, где представитель хель-бригады уже распаковывал ампулы с засекреченным «веществом В», получившим название «Дорненкрон». Отдав приказания безопасникам у входа, Гюнтер подошёл вплотную и больно, клещами-пальцами, ухватил пленника за предплечье.
— Идём, доктор! Пора принять лекарство.
— А! — вяло откликнулся Кальт, рывком выдернутый из своих мыслей. — Это ты, Гюнтер. Сложно быть грязным пятном на скатерти?
— Закройся, — посоветовал тот. — Уже достаточно наговорил сегодня.
— Ну так не беда, если поговорю ещё немного. Ты же хотел встретиться? Но почему-то не явился сам. Я видел твой длинный нос в замочной скважине. И кое-что ещё.
— Что ещё ты видел, ублюдок?
Парализованные мускулы на лице Кальта задвигались, включаясь в ансамбль, имеющий некоторое отношение к улыбке. Терапист наклонился вперёд. Его глуховатый голос прозвучал почти интимно:
— Я видел, как ломаются твои карандаши. Кр-рак! Они ломаются на раз.
Гюнтер отшатнулся. Со своего места Хаген видел напряжённую спину, часть щеки и аккуратную ушную раковину, которая тоже словно бы отодвинулась, подтянувшись к голове. Если бы у офисного волка был хвост, он оказался бы крепко прижатым к тыльной стороне бёдер.
— Отставить переговоры! — вмешался Улле. — Зоммер, вы тоже спятили? Выполняйте, что приказано, и не болтайте языком!
— Ш-ш-ш, — тихо сказал доктор Зима. — Подожди, Мартин. Твоя пешка хочет мне что-то сказать.
Соломенный человек со свистом выпустил воздух сквозь стиснутые зубы, решительно шагнул вперёд и, вцепившись в воротник рубашки Кальта, с силой рванул его в сторону и вниз, обнажая плечо. Взглядам присутствующих открылась бугристая кожа, как будто изъеденная кислотой, перерезанная вдобавок десятками крохотных шрамов. Терапист поморщился. В беспомощном непроизвольном движении, которым он попытался ликвидировать беспорядок в одежде, отобразилась неловкость, даже стыдливость.
— Ну-ну, — даже преследователь был ошеломлен, но быстро пришёл в себя. — У твоих техников всё по уставу, а вот на тебе я не вижу знака принадлежности. Непорядок, доктор?
— У меня другая маркировка.
— Та же самая, — процедил Гюнтер. — Никакой разницы, а скоро я выжгу тебе инвентарный номер. Но давай начнём с малого.
Жестом заправского фокусника он извлёк откуда-то лазерный штемпель и нажал на нетронутый участок обнажённой груди тераписта. Хаген не услышал, но угадал шипение обугливающейся кожи. Глаза Кальта расширились и остекленели, подёрнувшись слизистой плёнкой, но сквозь плотно сжатые побелевшие губы не просочилось ни звука.
— Кричи, — потребовал Гюнтер. — Давай, доктор! Я считаю. Один… два… три…
— Что за самоуправство! — загремел Улле. — Зоммер, прекратите! Прекратить немедленно!
— Да что же ты такое? — изумлённо протянул соломенный человек.
Когда он наконец отдёрнул штемпель, под ним оказался расплывшийся, совершенно чёрный знак «тотен». Жертва и преследователь хрипло и тяжело дышали. Кальт согнул скованные руки в локтях, пытаясь дотянуться до метки, и конвоиры позволили ему, но внезапно Гюнтер вытянул шею, заинтересовавшись:
— А это ещё что? Опять какая-то неуставная дрянь?
Он дёрнул ремешок часов.
— О, дьявол! — пробормотал Франц.
Его ладонь припечатала всполохнувшегося Хагена к сиденью, и это было очень кстати, потому что дальше всё смешалось, взорвалось, замельтешило множеством красок, треска, углов и голосов…
Доктор Зима ускорился.
_________________________________________________________
[1] Die Dornenkrone — терновый венец
Глава 24. Кукловоды
О, дьявол, простонал Франц,
