МЭТТЬЮ БАРКЕР. Да ничего. Может, вернемся уже к нашему совершенно нормальному семейному ужину?
Запись заканчивается 28 марта в 19:27
Двадцать восьмое марта
Двадцать вторая запись в журнале
Это было весело. Реально уютный и легкий семейный ужин, где все рассказывают, как прошел день, где все счастливы и довольны. А потом родители спрашивают у тебя, не имеешь ли ты отношения к исчезновению твоей подруги. Правда.
Наверное, они решили, что надо предпринять какие-то меры, чтобы защитить меня, если вдруг кто-то начнет на меня нападать. Поэтому-то они и спросили обо всем прямо, я ответил «нет», и они мне поверили. Но все равно. Неужели они не могли догадаться, что я не похищал свою подружку и не убивал ее (или что там с ней случилось)? Нет, серьезно, если бы я похитил ее, где бы я ее держал? Под кроватью? И если бы убил, то как и когда? И что бы я тогда сделал с телом? Надеюсь, они знают, что я никогда ничего такого ужасного ни с кем не сделаю. Да даже если и нет, то все равно. Бесит отсутствие логики.
В школе все сегодня было очень странно. Среди родителей подробности материала в «Репортере» разошлись быстро, но это была скорость улитки по сравнению с тем, как они разлетелись по школе.
Я уже приготовился весь день защищаться, но этого делать не пришлось. Стив и его прихвостни на меня косились, но в основном все было хорошо. Эль Соломон и Рэйчел Клабер обняли меня и посоветовали не слушать всякую ерунду. А Энди Линдбург (я вообще думал, что не нравлюсь ему) подошел ко мне на перемене и сказал, что его отец будет рад со мной пообщаться, если я решу подать на Стива в суд за статью.
Почти уверен, что нельзя засудить за материал, в котором не назвали ни меня, ни источник информации, но мне не хотелось показаться неблагодарным. Так что я сказал, что мои родители – юристы и что они уже попросили своих друзей заняться этим. Такой ответ вроде как устроил Энди. Похоже, он вообще не переваривает Стива. Короче, теперь Энди нравится мне гораздо больше. Но все равно это было как-то странно.
Мне не нравится быть в центре внимания, что бы ни было тому причиной. А я вот уже два дня как именно там и нахожусь. Впрочем, рано или поздно все переключатся на что-нибудь другое. Но пока я устаю так, как никогда раньше не уставал, поэтому я спать.
Двадцать девятое марта
Двадцать третья запись в журнале
Я проснулся в 3:14. Наверное, уже и удивляться не стоит.
Мне снился сон. Не про Лорен, не про птиц и деревья, не про него. Я был счастлив во сне, как будто гора с плеч свалилась, – в моей голове была не только темнота, там было еще что-то. А потом у меня зазвонил телефон. Я попытался ответить, но ничего не произошло. Я, кажется, понял, что это мой настоящий телефон звонит в реальном мире, и вроде бы сразу проснулся. Я хорошо помню накатившее чувство разочарования, очень сильное, до боли. Я будто понял, что сейчас что-то закончится, что сон рассеется.
Я открыл глаза и взял телефон. На экране ничего не было. Там не просто не было цифр, там не было даже слов «Номер скрыт» или «Частный номер» – вообще ничего, только кружки, красный и зеленый. И звук из динамика. Я ответил и прижал телефон к уху. Довольно долго ничего не было слышно. А потом я уловил какой-то тихий звук, будто бы издалека, какое-то шуршание и еще что-то фоном. Я слушал и слушал, а потом все понял. И когда понял, я узнал звуки.
Шум ветра в ветвях. Плеск волн у берега озера. Я слушал долго. Не знаю, сколько времени прошло. В этих звуках было что-то успокаивающее. Они напоминали о месте, которое я знаю, о месте, где я чувствую себя как дома. Это умиротворяло. А потом раздался шепот, и я уронил телефон, потому что обеими руками зажал рот, чтобы не закричать. Когда я достаточно успокоился для того, чтобы снова взять мобильный, звонок уже был окончен. Не было ни шума ветра, ни плеска волн, ни шепота. Но я слышал достаточно. И я узнал этот голос. Она произнесла два слова, и я разобрал их: «Помоги мне».
Двадцать девятое марта
Двадцать четвертая запись в журнале
Сейчас четыре утра. Пора.
Запись начинается 29 марта в 04:22
Не знаю, услышишь ли ты это, Райан. Надеюсь, услышишь, потому что это будет означать, что я сходил туда, вернулся и отправил запись тебе, чтобы ты объяснил мне все. А если не услышишь… Ну я не знаю тогда. Ты вообще не узнаешь, что я это записал. Если только кто-нибудь не найдет мой телефон, не обнаружит в нем эту запись, не войдет в мою почту и не поймет, что я разговариваю с тобой… Думаю, такое вполне реально. Может быть. Не знаю.
На улице холодно. Телефон у меня в кармане, я надел наушники, чтобы люди думали, что я кому-то позвонил, и не принимали меня за сумасшедшего. В этом городе многие ходят по улицам и разговаривают сами с собой. Не думаю, что на меня кто-то вообще обратит внимание, но рисковать все же не хочется. Нью-Йорк, конечно, сильно изменился, но, пожалуй, это все-таки не самая удачная идея – вести себя как сумасшедший на улице в 4:30 утра.
Короче. Как я уже сказал, на улице холодно. Никто не слышал, как я вышел из квартиры. Я просто выскользнул за дверь и тихонько прикрыл ее за собой. Я вспоминал Лорен – она ведь сделала то же самое, тоже куда-то ушла. Интересно, о чем она думала в ту ночь? Звонил ли он ей? Снился ли ей, как снится мне? Или она просто знала, что должна что-то сделать, должна куда-то сходить? А может, она проснулась, только когда уже попала туда? Я бы хотел обо всем этом у нее спросить.
Вокруг все спокойно. Только довольно шумно. Но если бы было тихо, то это показалось бы мне странным. Впереди уже видно Сентрал-парк-Уэст, видно, как машины едут на север, в Гарлем. Под фонарями все кажется оранжевым. Над деревьями дома на другой стороне парка, жилые и отели. В некоторых окнах горит свет, несмотря на время. Наверное, кто-то еще не ложился, а кто-то уже встал. Папа рассказывал мне как-то про своего лучшего друга (я называю его дядя Дейв), тот всегда ставит будильник на четыре утра. Не понимаю, зачем вообще?
