Несколько больных встали со своих мест и направились в центр стадиона. Даже в шлеме, глушащем большую часть звуков, Олег услышал заметное снижение шепота в зале. Все ждали представления, даже он сам напрягся. Человека в скафандре придавили к полу лицом вниз, Олег не мог знать, видит ли тот новых приближающихся нелюдей.
Дряхлые существа приблизились к человеку. Тот, кто шел первым из них, вытянул руку, осторожно прикоснулся к шлему скафандра и тут же ее отдернул, будто боялся обжечься. Человек никак не отреагировал, впрочем, он и не смог бы, зафиксированный по рукам и ногам. Последовали новые порции разговоров, говорили все одновременно, без перерывов, чтобы выслушать собеседника. Это общение показалось Олегу неправильным, словно они не общаются, а только делают вид.
Нелюди бросились поднимать человека, они схватили его, перевернули с живота на спину и снова придавили. Тот, что стоял позади, не успел прижать ему колени. Человек согнул ноги, распрямил, нерасторопный нелюдь кубарем покатился по полу. Человек попытался освободившейся ногой ударить другого нелюдя, который держал его руку, но не смог достаточно изогнуться. Нога рассекла воздух и опустилась обратно. Откинутый нелюдь полукругом обошел человека и с безопасной точки кинулся ему на ноги.
Нелюдь, на вид самый немощный из всех, встал над человеком и заглянул ему в лицо. Он ничего не разглядел сквозь светофильтр, лишь свое собственное отражение на зеркальной поверхности шлема. Издали Олег видел, как рот открылся, но не услышал никаких звуков. Нелюдь пытался что-то сказать, он долго и упорно смотрел космонавту в лицо с открытым ртом, а тот лишь лежал на спине, раскинув руки, и невозможно было сказать, слушает он нелюдя или просто уснул.
Даже если человек слушал посланника, все равно ничего не понимал. Слушать чужой язык, состоящий из одних гласных звуков, не лучше, чем слушать вой пожарной сирены и пытаться найти в нем скрытое послание.
Гонец, отправленный минуту назад, вернулся, ему пришлось потратить больше времени, чтобы пересечь стадион, чем найти то, что искал. В одной руке он нес большую тетрадь в твердом переплете, бортовой журнал, а в другой карандаш. Он передал их дряхлому нелюдю и скрылся. Угловатый поднял тетрадь на вытянутые руки и поднес к голове человека. Олег видел, как косманавт приподнялся, чтобы увидеть, что написано на обложке. Он сам тоже хотел бы это прочитать, узнать откуда этот журнал, с какого корабля и что написано внутри.
Нелюдь открыл тетрадь, заглянул внутрь, она оказалась пустой, Олег успел заметить ее белоснежные страницы. Угловатый положил тетрадь на пол, взял карандаш в кулак и принялся что-то чертить. Издали Олег не мог разглядеть что, но по движениям определил: там есть много прямых линий, круги, кривые, что-то маленькое и куча каракулей там, где он что-то зачеркивал.
Пока нелюдь рисовал, человек лежал на спине и смотрел вверх, шлем мешал ему повернуть голову. Уродец закончил рисовать, поднял тетрадь и посмотрел на только что нарисованное как бы оценивающим взглядом. Он повернулся и показал рисунок человеку. Постоял так минуту, пока руки не затряслись. Он явно ожидал какой-то реакции, но ее не последовало, человек лежал неподвижно. Нелюдь стал приближать и отдалять тетрадь и так настойчиво ее тряс, будто хотел, чтобы человек ее купил.
Никакой реакции он не добился, поэтому еще раз взглянул на рисунок, чтобы убедиться, что все нарисовал правильно. Видимо, рисунок все же удовлетворил какие-то его внутренние требования стилистики, потому что нелюдь снова показал тетрадь человеку и стал ее трясти. Смотри на нее, человек!
Космонавт лежал неподвижно и смотрел на тетрадь. Нелюдь еще с минуту держал ее на вытянутых руках, а потом перевернул лист и начал рисовать заново. Олег пытался рассмотреть, что же он там рисует, но смог различить только движения карандаша, сам лист сливался в одно белое пятно. Дряхлый рисовал нечто круглое, а рядом с ним начал ставить точки, круг и много точек, потом он перешел на более сложные схемы, и Олег снова сбился. Он стоял, покачивался, присел на корточки и снова встал, чтобы размять ноги. Пройтись из стороны в сторону Олег боялся, шелест сухого лишайника мог привлечь чужое внимание.
Зал сидел тихо, каждый из присутствующих чего-то ждал. Толпа подалась вперед и внимательно смотрела на обездвиженного человека. Олег видел их свисающие ноги, сотни белых лодыжек на всех ярусах скамеек. Он спиной чувствовал всех нависающих существ и представлял, как скамья сейчас сломается пополам и сотня нелюдей полетит ему на голову.
Сцена вдали казалась маленькой. Старик закончил рисовать чертежи и вновь протянул тетрадь человеку на вытянутых руках. У того на шлеме был опущен светофильтр, и невозможно было сказать, смотрит он или нет. Этот вопрос тревожил и дряхлого. Он попеременно то совал космонавту в лицо тетрадь, то вглядывался в него сам, но ничего не мог рассмотреть через зеркальную поверхность шлема. Затем нелюдь положил руку ему на плечо и легонько потряс.
Человек зашевелился, поерзал на спине влево-вправо, а потом стал тянуться к тетради и при этом сделал приманивающий жест, давай ее сюда. Нелюдь в нерешительности смотрел то на тетрадь, то на руку, раздумывая, стоит ли доверять ему сокровище. Он решился, положил карандаш с тетрадью на пол чистым листом вверх и подтолкнул вперед. Человек взял карандаш, но нарисовать ничего не смог. Его руку держали плотно придавленной к полу, оставляя свободной лишь кисть. И никто этого не замечал, даже дряхлый пристально следил за карандашом и не видел, что человек не может двигать рукой.
Прошла минута, а лист по-прежнему оставался чистым, только тогда кто-то из нелюдей догадался отпустить одну руку. Они заговорили все разом и оживились, тот, что держал правую руку прижатой к полу, слез с нее и освободил человека. Космонавт первым делом потянулся, размял плечо и сделал круговое движение рукой. Нелюди пригнули головы, рука могла бы легко схватить любого и отшвырнуть подальше.
Рука с карандашом легла на лист, космонавт приподнялся, но видел тетрадь плохо, и рисовать стал почти вслепую. Нарисовал несколько палочек с левой стороны листа, несколько палочек с правой, а потом поднял тетрадь и показал старику. Тот понял рисунок мгновенно, видимо, человек нашел универсальный язык, каким двое разумных существ могут объясняться друг с другом. Старик не притронулся к рисунку, и не видно было, как изменилось его лицо, он начал шагать из стороны
