Но как только растаяли снега, истомилось сердце Василя, подгадал он, когда Настенька за водой пойдет, да и перехватил ее у калитки. Проход загородил, не пускает, поговорить хочет. Протянул к Настеньке руки, не сдержался, обнять хотел, да отстранилась девушка как от чужого.
- Прости меня, Настенька. Жизнь без тебя не мила. Выходи за меня замуж.
- Нет, Василь. Ребенка я жду. Не нужна тебе я такая. Получше найдешь.
Пробежала тень по лицу парня, но потом решился он:
- Не попрекну тебя я никогда прошлым. А малышу отцом стану.
Думал Василь, обрадуется Настенька, на шею к нему кинется, да молвила она только:
- Воля твоя. Пусти во двор, - вздохнув, наклонилась за ведрами, да в калитку вошла.
Вечером, как только наступили сумерки, заявились в избу Миколы сваты: мать Василя Аглая и отец его Ефим.
- Доброго вечерочку! – сели сваты под матицу и завели разговор: - Слыхали мы, что у вас есть курочка под стать нашему петушку, как бы свести их в один хлевушок?
Марьяна, что сидела у окна, оживилась вдруг, признала Аглаю, изменилась в лице, поднялась с лавки:
- Курочка наша сгинула. Любила она Василя как жизнь свою. Слезы лила о нем днем и ночью. Да сгубила ее сестра лживая, рассказала сказки да в лес заманила.
Настенька как раз чай гостям дорогим разливала. Так и застыла, словами мачехи пораженная. Не замечала она, что подходит к ней Марьяна. А та, подойдя, рванула ее за косу белую да дала пощечину хлесткую:
- Замуж собралась? А Дарьюшку черви едят в земле сырой! Ненавижу! Всегда ненавидела! Душегубка!
Схватилась Настенька за щеку пунцовую, и в тот же миг зверем взвыла Марьяна. Ожгло ее руку ледяным холодом. Смотрит баба на руку - инеем ладонь покрылась. Волдыри кровавые вздулись, затем посерела кожа и струпьями пошла. Глаза выпучила от ужаса Марьяна, подбежала к сватам, к мужу, каждому рукой в лицо тычет, хрипит:
- Рука! Рука! Что с ней?!
Гости лишь плечами пожимали, думали, что совсем Марьяна умом тронулась, не видели они тех страстей, что ей чудились. Не найдя жалости, удалилась баба к окошку, тихо поскуливая и руку баюкая.
А сваты, чуть погодя, пришли к согласию с Миколой, засветили свечку, помолились, тем и скрепили договор. Но признать надо, сватья заприметила, что сарафан у Настеньки широк слишком. Никак окрутила ее Василя, чтобы грех прикрыть, пока не поздно. Не желала Аглая видеть ославленную на всю деревню девку своей невесткой, да Василя не переубедишь. Совсем другим сын стал. Уж и не пускала его к Настасье, чуть ли не в ноги падала, и рыдала, и на здоровье плохое жаловалась – ничем не проймешь. Нет, точно приворожила его Настя, не иначе. Но ничего не попишешь – через месяц молодые обвенчаются, а там, бог даст – заживут в мире и согласии.
Настенька к свадьбе готовилась. Часть сокровищ, которые Морозко подарил, в городе на деньги поменяла. На ярмарке Василю костюм дорогой сторговала, а себе ткани, ниток серебряных, да коклюшки взяла. Оставшиеся деньги Василю дала, чтоб бревна приобрел, да работников нанял, избу новую справить. Отказывался парень, да куда деваться, своих сбережений у него негусто было, а со свекрами любимая жить не желала.
Василь все сделал по уму - и бревна из сосны боровой купил и плотников толковых нашел. Быстро избу поставили ладную, любо-дорого взглянуть. И кузню соорудили.
Настенька же платье подвенечное шила, да кружево плела. Пальцы ее порхали так, будто всю жизнь только и выплетали узоры дивные, похожие на те, что оставляет крепкий мороз стеклах. Думала Настенька, что за работой кропотливой разберется с тем, что на ее сердце творилось. Раньше оно пташкой трепетало, стоило Василю на глаза показаться. Теперь же словно заледенело оно. Холодно и пусто в груди было.
В день назначенный увидел Василь невесту свою в платье подвенечном, что метелью кружевной ее гибкий стан окутало. Накидка искусно жемчугом расшитая скрывала живот округлившийся от глаз любопытных. Чудо как хороша суженая – княгиня ни дать, ни взять. И девки деревенские не чета ей. И ничего, что принадлежала другому, зато теперь только его будет. Думал так Василь, не замечая, что сам своей избраннице не ровня.
Еле выстояла Настенька перед аналоем, ноги подкашивались, пахло свечами и ладаном до дурноты. Не слышала она молитв, что читал священник, не слышала певчих, в ушах шумело, и сквозь шум мнился ей шепот на чужом языке.
Только на свежем воздухе стало ей лучше. Но стоило выйти молодоженам, как налетел ветер, небо затянуло тучами, и пошел град. Заголосили бабы, ища, где б укрыться, но кто-то внимательный усмотрел, что не град это вовсе, а самый настоящий жемчуг. Такая давка началась, приглашенные о молодых забыли, стали жемчужины хватать, с земли собирать да по карманам распихивать.
Улыбнулся Василь:
- Чудо какое! Это боженька нас благословил.
=4=
Радовался Василь да недолго. Всем хороша была Настенька, кроткая, тихая, работящая, с утра до вечера кружилась по дому, стряпала, прибирала, со скотиной управлялась. В избе чистота образцовая, на столе кушанья отменные, да не того Василь ждал. Целует жену, а она каменеет будто. Позволяет себя ласкать, да тем же не ответит. Не жаловались девки никогда на Василя, ахали да охали под ним сладко, эта же молчит, губы сожмет и смотрит в потолок глазами пустыми.
И кажется, что делами домашними занимается, лишь бы с ним время не проводить. А то засядет за рукоделие, плетет эти кружева чертовы. По субботам на рынок в город засветло уедет, возвращается без кружев, с деньгами приличными, хвалится, что скупают ее кружева для царских нужд. Проследил Василь за ней, не к полюбовнику ли своему она катается. Нет, все как и говорила. Не успела разложить товар, налетели сразу барыни молодые, чуть ли не рвали друг у друга из рук ее работу. Все расхватали. Не ушла она сразу, дождалась царского приказчика, вытащила из корзинки шали из тончайшей серебряной нити, расплатился тот, и сразу же Настенька домой засобиралась. Чудом Василя не увидела, хоть он и рядом крутился, прислушивался, о чем жена с покупателями разговор ведет. Тут бы ему и успокоиться. Но еще больше опечалился Василь, не мог
