Так он там и сидел, не особенно торопясь в дорогу. Официантка в конце концов принесла ему кофе со сливками, хотя он даже не просил, и не успел он сказать, что не пьет кофе, как она уже ушла к другому клиенту. Сперва он не трогал чашку, потом, не зная, что делать, попробовал. Вкус оказался насыщенным и нежным, не похожим на знакомый ему по прошлому опыту, и не успел он заметить, как выпил всю чашку.
«Все в порядке, – говорил он и обнаружил, что более-менее себе верит. – Странная часть поездки кончилась. Отныне все будет в порядке».
Из Калифорнии он писал отцу дважды. В первый раз – где-то через год после того, как приехал. Хотелось, чтобы отец знал: с Бернтом все в порядке, он встал на ноги. Еще хотелось немного позлорадствовать. А может, ему все еще было интересно. «Что, по твоему плану, должен был сделать со мной этот поход в убежище? Что там могло меня удержать?»
Бернт ждал реакции месяц, может, два. Но отец так и не ответил. Бернт потом узнал, что отец получил послание: когда он умер, об этом написала тетя, добавив, что адрес Бернта они нашли благодаря письму, которое он присылал отцу.
Второе письмо, годы спустя, уже было взвешенным, спокойным. Им Бернт хотел примириться, насколько это вообще возможно. Конверт пришел обратно неоткрытым, с надписью «Вернуть отправителю», выведенной отцовским почерком аккуратными строчными буквами.
«Все будет в порядке», – все еще говорил он себе, когда слез со стула и направился в туалет. Помочился и смыл, потянулся. Пока мыл руки, заметил зеркало.
А вернее, зеркала. Их было два, одно поверх другого, маленькое привинчено на большое, так что большое казалось рамой.
Бернт посмотрел на себя, на свое осунувшееся лицо, но глаза соскальзывали через край, где кончалось одно зеркало и начиналось второе. Так и задумывалось? Какой-то особенный дизайн? Может, середина большого стекла разбилась или испачкалась, и чтобы это скрыть, повесили маленькое? Второе зеркало закрывало какую-то дырку?
Он взялся за его края. Оно было прикреплено по четырем углам винтами, они проходили через угол и тонкий деревянный брусок, а потом через зеркало сзади. В щель между зеркалами пролезали только кончики пальцев. Он потянул, но конструкция сидела крепко.
Когда он отпустил ее, подушечки пальцев почернели от пыли. Бернт снова помыл руки, теперь медленно. Лицо, когда он снова поднял взгляд, казалось все таким же осунувшимся. Он выключил краны, вытер руки и ушел.
Тут же вернулся. Достал маленький фонарик-брелок и посветил в щель между верхним зеркалом и нижним. Прижался в упор, но, как бы ни всматривался, как бы ни светил, зеркало сзади казалось целым и невредимым.
IIIСперва он соврал девушке – заявил, что съездил в Юту на ранчо, посидел на чтении завещания, но ничего не получил. Но потом, когда пришел ящик, рассказал правду. Ящик был старым, начинал рассыхаться и пах сыростью. Очень тяжелый. На боку аккуратным почерком отца было написано «Доля Бернта».
Он не притрагивался к ящику на столе полтора дня. Вечером второго Бернт вместе с девушкой сидели в кровати, читали, когда она спросила, собирается ли он вообще открывать ящик. Бернт положил книжку на грудь и начал рассказывать. Она не мешала, перебила только раз, а когда он договорил, свернулась рядом, мягко касаясь плеча одной рукой, и ничего не сказала. Это его удивило – Бернт думал, что она разозлится, раз он соврал. Но если она и разозлилась, то держала это при себе.
«Конечно, – говорил он ей, – на самом деле ничего не было, это все мое воображение. Самая обычная поездка. Я просто замечал то, на что при нормальных обстоятельствах не обратил бы внимания». Но пока Бернт рассказывал, двигался миля за милей от Рино до маленького городишки, названия которого так и не узнал, его снова начала охватывать паника. Он не верил, что это нормальная поездка. Верил, что поездка какая угодно, только не нормальная. И еще верил, что виноват в этом отец.
Самым трудным было объяснить, почему именно именно зеркала заставили его развернуться и поехать назад в Рино, остановиться, снять номер в отеле и напиться почти до беспамятства, пока алкоголь не кончился и он не протрезвел как раз вовремя, для того чтобы заметить, что уже прошло достаточно дней и можно сделать перед девушкой вид, будто он все-таки съездил в Юту. На самом деле с зеркалами не было ничего такого особенного, вынужден был признать он, – но отчего-то именно поэтому они и казались какими-то странными.
Тогда она его и перебила:
– Они походили на то, что ты видел в штормовом убежище?
Но что он видел в штормовом убежище? Бернт не знал до сих пор и никогда не узнает. Похоже на зеркала? Да нет, там была яма в земле с копчеными кусками сушеного мяса. Как двойное зеркало может быть похоже на яму в земле и куски мяса? Нет, единственное общее между ними – он не понимал до конца, о чем они ему говорят. Чувствовал, как что-то упускает.
Тогда он ушел из кафе, сел в машину и поехал. Сперва намеревался, несмотря на разброд в душе, продолжать путь дальше в Юту, завершить путешествие. Но стоило свернуть налево с парковки и поехать по Главной улице, как он почувствовал, будто растягивается между зеркалом и пунктом назначения. Что его частичка поймана в зеркале, и что связь между ней и им становится все тоньше и тоньше.
И вместо того чтобы выехать на шоссе, он заложил круг и вернулся в кафе. Достал монтировку из набора инструментов рядом с запаской, зашел в кафе и направился прямиком в туалет. Несколько раз аккуратно стукнул по верхнему зеркалу и отломал все четыре угла, потом снял его и положил лицом на пол. Большое зеркало оказалось целым и невредимым. Его Бернт просто разбил, хотел убедиться, что за ним ничего нет. Ничего не было. Только голая стена. Тогда он разбил и первое зеркало, а потом ушел так же быстро, как пришел, пока официантка глазела на него с открытым ртом, а здоровый повар выскочил из кафе и погнался за ним с проклятьями, как раз когда Бернт повернул ключ в машине и уехал.
И даже тогда он бы мог поехать дальше, мог бы направиться в Юту, рассказывал Бернт. Но поездка – вся, от начала до конца, не только когда
